Сергей Снегов - Остров, не отмеченный на карте

Океан был тот же и разный. Доктор Сток впервые летел над столь обширной водой, его поразило, как меняется цвет океана с каждым часом полёта: на рассвете он был светлее неба, потом, к полудню, темнел, становился из желтовато-зелёного зеленовато-синим, просто синим, почти чёрным и снова, уже к вечеру, высветился. Теперь небо темнело, а вода светлела, она отливала золотом, и всё в мире как бы перемещалось, небо уходило вниз, океан раскидывался наверху.

Устав от разглядывания океана и неба, доктор Сток рассматривал пассажиров. Внешний вид соседей не располагал к общению. Все десять мужчин были безукоризненно одеты, но доктор Сток дал бы голову на отсечение, что, будь они в каком-нибудь тряпье, можно было бы подумать, будто все они недавно бежали из тюрьмы и в скором времени будут водворены туда обратно. Интересней других выглядел сосед справа – рослый мужчина с плечами штангиста, руками боксёра и лицом Мефистофеля: на бычьей шее высилась удлинённая голова с бледным морщинистым лицом, острыми глазами, могучим носом и тонкими, синеватыми, кривыми – лёгкой синусоидой – губами. Облик завершала выдвинутая копьём бородка и седая распатланная шевелюра, пучки жёстких волос на висках вполне сходили за рожки. Мефистофель заметил, что доктор Сток нет-нет да и бросит в его сторону взгляд, и заговорил первым.

– Что я хотел сказать вам, доктор… – сказал он глуховатым чугунного звона баском.

– Альфред Сток, – подсказал доктор. – Химическая физика.

– Профессор Арчибальд Боймер, экспериментальная астрология, – представился Мефистофель. – Хотя наши научные интересы далеки один от другого, уверен, вы слышали обо мне.

Об Арчибальде Боймере доктор Сток, конечно, слышал. Верховный Скакун научного товарищества «Кони Армагеддона» Норман Ковальский, друг и начальник Альфреда Стока, отозвался о Боймере кратко и содержательно: «Жуткий болван!» И тут же разъяснил свою не так доказательную, как ругательную квалификацию: «Дорогой Альфред, опыт в нашу эпоху завоёвывает все позиции. Я создал экспериментальную метафизику, и в том сверхъестественного нет. Ибо метафизика – что? Нечто за физикой, так ведь по значению слов, то есть учение об общих свойствах бытия. А любую форму бытия можно сегодня промоделировать в программе компьютера, а стало быть, и подвергнуть экспериментальному исследованию. Но астрология! Это же учение о влиянии небесных светил на жизнь человека! Экспериментировать с расположением светил? Искусственно отгонять Марс от Юпитера? Приближать Венеру к Меркурию? Чушь, не правда ли?» Доктор Сток вспомнил энергичную научную ругань своего руководителя, и это отразилось на его беседе с постаревшим Мефистофелем.

– Итак, вы хотели мне что-то сказать, профессор Боймер?

– Хочу сделать маленькое предложение. Не продадите ли одну имеющуюся у вас вещицу?

Доктор Сток знал, что с незнакомыми рискованно крупно шутить, но не справился со своим дурным характером.

– Вы хотите купить мою душу? А за какую цену?

– У вас есть душа? – холодно поинтересовался специалист по экспериментальной астрологии. – И давно вы это обнаружили?

– Всю жизнь чувствовал, что за душой у меня есть только душа и никаких других достояний. Но я её высоко ценю, – возможно, за отсутствием более ценного имущества.

– Людям свойственно самообольщаться, – непреклонно установил Мефистофель. – К вопросу о вашей душе мы воротимся позже. Нет, я хотел бы приобрести нечто гораздо более примитивное, к тому же не вполне законно вами захваченное. Я говорю о наполняющем вас ощущении благостности.

– Ощущение благостности? Я вас правильно понял?

– Абсолютно правильно. Открою вам маленький секрет, доктор Сток. Генерал-профессор Лесли Говард Гордон известил меня, что моим соседом в полёте будете вы, и любезно дал прочитать вашу автобиографию. Несложные вычисления с применением тензорного анализа показали, что вашу судьбу определяет противостояние Венеры Юпитеру, осложняемое бесцеремонным вторжением Марса и диким хаосом проносящегося неподалёку астероидного облака. А ведь от шальных астероидов хорошего не ждать. Короче, эн-мерная матрица вашего бытия засвидетельствовала, что определяющие свойства вашей психики – уныние, подавленность и неверие в свои интеллектуальные способности. Между тем вот уже одиннадцать часов вы пребываете в радужном настроении: у вас радостно блестят глаза, когда вы смотрите в мутную темь океана, будущее – я это хорошо разглядел – предстаёт вам неправомочно сияющим. Непорядок, не правда ли? Короткое вычисление на моём карманном компьютере установило, что на вас случайно и незаконно снизошло то, что по расположению светил принадлежит не вам, а вашему будущему начальнику Джону Паолини. Добавлю, что лечу на Нио исключительно для того, чтобы ввести Паолини в принадлежащее ему благорасположение. Но поскольку вы…

– Ничего не я! У меня своё настроение, у Паолини – своё. Ничего не имею против того, чтобы оба мы пребывали в добрых чувствах.

Что учёный-астролог, так сильно смахивающий на Мефистофеля, шагает в своих рассуждениях за грань простой логики, Сток понял сразу. Дальнейшая беседа лишь укрепила это убеждение. Астролог пространно доказывал, что количество благоприятных комбинаций светил ограничено и потому число людей, пребывающих в благодушии, не может превзойти предельную для данного времени норму; соответственно, имеется верхний предел и для людей, коим силой небесных светил суждены на эти часы неудачи, горе и дурное расположение духа. В этих условиях очень нежелательны искусственные перепутывания судеб, а это, к сожалению, случается: человек, назначенный на вполне обоснованное уныние, вдруг беспричинно впадает в восторг. Он, профессор Арчибальд Боймер, убеждён, что и сам доктор Сток понимает неосновательность своего благодушия и, следовательно, столь же отчётливо должен понимать, что это благодушие, собственно, не его, а чужое и захвачено ценой обделения другого человека добрым настроением.

– Моё доброе настроение основано на личных причинах, – возразил доктор Сток. – Ибо я лечу в место, которое охарактеризовано мне как рай, и буду вести там интереснейшие исследования.

Рожки на висках Мефистофеля встопорщились, чугунные звоны голоса стали глуше.

– Условимся о значении терминов «рай» и «ад». Вам, надеюсь, ясно, что рай для дьявола – ад для святого. Люди – мешанина из святости и чертовщины. Не откажите в любезности сообщить: как вы относитесь к числу «тринадцать»?

– «Тринадцать» для меня счастливое число.

– Значит, чёрта в вас больше, чем ангела, доктор Сток. Хорошим людям не везёт по тринадцатым числам, а плохим тринадцатого всё удаётся.