Далия Трускиновская - Стихи

От друга, как клятва, к надежному другу глоток переходит святого огня, и кубок серебряный пущен по кругу, и вот он дошел наконец до меня.

И там я останусь - пускай заметает тропинки к надежде, вот там я стою с серебряным кубком, и снег в нем не тает, вот там сохраняю я верность свою.

МОРЯЧКА

Я сказала - люблю другого, королевство нашло короля.

Он в ответ не сказал ни слова и пошел обживать стапеля.

И пока я стихи писала о тебе, мой капризный поэт, яхта стройная вырастала и светился ее силуэт...

И когда мы в ночи молчали, чтоб не выдали слез голоса, он сидел себе на причале и прилежно сшивал паруса. А когда надежда на чудо обратилась в осколки стекла, я взглянула вдаль - а оттуда мне на помощь - два светлых крыла!

Приближалась гордо и властно яхта белая издалека, и была она так прекрасна, как прекрасна любовь моряка. Ветер пел про мужское дело, ветер пел про морское житье, на борту названье горело - я увидела имя свое...

Я недолго с тобой прощалась. Вещи собраны. Море - у ног. Яхта подана. Поднят парус. Ветер грудью на парус налег. И в разлуке с тобой не тяжко, а привольно и ласково мне - я стираю его тельняшку в несоленной балтийской волне.

БАЛЛАДА О ШЕКСПИРЕ

Шекспир презирает границы. Вот номер набрала рука, и память листает страницы, и вдруг возникает строка. Во всей своей радостной силе, как ночью - пронзительный свет, летит над развалом России его благородный сонет.

Шекспир презирает границы

и тех, кто в границах погряз. Слеза, что дрожит на реснице, важней дипломатерных дрязг. Когда замолчат телефоны, надежней не будет гонца. Тропинкою мимо кордона он выведет в ночь жеребца. .

Шекспир презирает границы, и стынет полковничья кровь, когда вдоль заставы промчится веселая россыпь подков. Без пошлин, без виз, как и прежде несется гонец на заре. Слова о любви и надежде в седельной его кобуре.

Шекспир презирает границы, за что же их нам уважать? Беспошлинно странствуют птицы и облака не удержать. Политики, нас бы спросили намордников нет для стихий! Летят над развалом России Шекспир, и любовь, и стихи.

АНГЕЛ С ТРОМБОНОМ

Музейная церковь органно вздыхала. Там пусто, и сыро, и странно слегка. Баталию напоминала мне роспись ее потолка.

Там ангел с тромбоном в мундире зеленом, и ангел со скрипкой, и ангел с трубой под пороховым небосклоном зовут эскадроны на бой!

Там черные клубы военного дыма, да рваные крылья неведомых птиц, да ядра, летящие мимо обветренных ангельских лиц. Играет в Эдеме оркестр походный, на ангеле каждом - истертый до дыр петровский, зеленый, пехотный, полтавский, победный мундир!

Когда я баллады писать перестану, меня нарисуйте на том потолке - я в строй, как положено, стану с веселым тромбоном в руке.

Я - ангел с тромбоном в мундире зеленом. Устав ожидать, обещать и любить, под пороховым небосклоном

я буду атаку трубить.

БАЛЛАДА О СОРАТНИКАХ

Дерутся люди на войне плечом к плечу, а в жизни я спиной к спине стоять хочу.

Когда ко мне крадется враг, подлец и скот, его подхватит твой кулак на апперкот.

Когда ползет к тебе сквозь тьму нечистый сам, ребром ладони я ему автограф дам.

Но, в ожиданье новых бед и новых драк, мы ровно десять тысяч лет стоим вот так.

И ты забыл, незримый друг, наш первый час, и ласку губ, и ласку рук, и ласку глаз.

А я забыла наш апрель в садах ночных,

и как густеет жаркий хмель в глазах твоих.

Но, если наш совместный бой придет к концу, то разминемся мы с тобой лицом к лицу.

Так лучше нам забыть каприз далеких лет.

Вот так стоим, вот так срослись, разлуки - нет!

И если снова воевать тебе и мне,

так что ж, ведь нам не привыкать - спиной к спине...

БАЛЛАДА О БЛАГОРОДНОМ КОРОЛЕ

из рассказа "Бессмертный Дим"

Много дней и ночей, много весен и лет восседали на карточном троне благородный король, и красавец валет, и лукавая дама в короне.

Но с тех пор, как вращается наша земля, многим дамам назначено это: избирает в супруги она короля, а целует красавца валета.

Но и в карточном царстве случается боль, и томят-угнетают невзгоды. Погрустнел, помрачнел благородный король и ушел навсегда из колоды.

Ни сыграть, ни сгадать на колоде моей. У валета дрожит алебарда: понимает, подлец - замещать королей не годится столь мелкая карта.

Ты поди замени благородство и честь своенравного верного друга!

А в постель к королеве случайно залезть - невеликая, братцы, заслуга.

Если хочешь финала - так вот он, изволь.

Но услышишь и вдруг промолчишь ты...

... Не встречался ль тебе синеглазый король, в седине и с повадкой мальчишки?..

БАЛЛАДА О ЧЕТВЕРТОМ ВЕТРЕ

Четыре ветра - золотой и синий, зеленый и бесстрастно-белоснежный, прислушиваясь, крылья опустили.

А я играла им на клавесине сиреневую нежность...

И ветер золотой пожал плечами

и с крыльев отряхнул пылинки вальса.

- Боюсь, друг друга не поймем мы с вами, совсем в другой я обитаю гамме, - сказал он и умчался.

Сказал зеленый ветер: - Непонятно, к чему все эти символы и тени! - и полетел, мальчишка безоглядный, туда, в июньский вечер беззакатный, туда, к живой сирени!

А синий ветер был прощально светел, впитав всю грусть, что отзвенела, тая.

- В моих морях такого я не встретил,

но должен кто-то грустным быть на свете, - сказал он, улетая.

Лишь белый ветер промолчал сурово.

Но не бросался он в полет безбрежный.

Он словно ждал иного... да, иного...

Над клавесином зацветала снова сиреневая нежность

и белый ветер задрожал от муки.

Не мог он больше жить на маскараде, а с собственною музыкой в разладе! Я прямо с клавиш опустила руки в серебряные пряди...

БАЛЛАДА О МЮНХГАУЗЕНЕ

В переулки вплывала речная прохлада

и таял безветренно день,

и взлетала с террасы висячего сада

в вечернее небо сирень.

Старый город грустил о наивной отваге, которою сказка горда

ах, о том чудаке, фантазере, бродяге, что в жизни не лгал никогда.

Вдоль террасы скользил силуэт полустертый - в сиреневом был парике.

Все как должно - лядунка, мундир и ботфорты, и профиль повернут к реке.

Сад парил, опершись о кирпичные своды, синь глаз просверкнула в упор.

Ты сказал: "Берегись, я ведь той же породы - бродяга, чудак, фантазер..."

Я услышала - трудно придется со мною...

И был ты, конечно же, прав.

Но ворвалось мне в душу иное, иное, рассудок, увы, обогнав!

Там, в высоком, сиреневом, влажном тумане, внезапный и мой, как звезда, засветился бессмертный осколок преданья о том, кто не лгал никогда...

БАЛЛАДА О ХАЙЯМЕ

В буфете был интимный полумрак, стыл кофе в нежных чашечках...

Итак - что вы ответили корреспонденту,