Алексей Щербаков - Интервенция

Ознакомительный фрагмент

А потому Джекоб охотно уступил бы честь первым вступить в город кому-нибудь другому работнику прессы. Но только вот, как выяснилось, из всех акул пера и телекамеры он был единственным, кто имел опыт прыжков с парашютом. Да и вообще. Коллег, военных корреспондентов, при пресс-службе корпуса вообще не нашлось. Все-какая-то шелупонь, чуть ли не из светской хроники. Оно и понятно — это не «горячая точка», сюда послали кого попроще.

— Сэр газетчик, как, все тихо? — Раздался голос Риккардо. Это был молодой солдат, приданный Джекобу в качестве то ли ординарца, то ли охранника. Риккардо являлся веселым парнем, большим любителем поболтать и побегать за девицами. Газет он не читал из принципа, будучи твердо уверен, что «там одно вранье», по телевизору смотрел лишь спорт и МTV. Но, тем не менее, журналистов парень сильно уважал — как любой средний латинос уважает удачливых проходимцев, устроившихся так, чтобы не работать и деньги получать. А именно так он и расценивал работников прессы.

— А что может быть тут громкого? — Лениво бросил Джекоб, прикуривая сигарету.

— Это верно. Слышь, газетчик, правда, ребята говорили, что этот город еще ни разу не был взят врагом?

— Риккардо, попридержи язык, если не хочешь иметь лишней головной боли и слушать поучения военного психолога. Вбей башку раз и навсегда: мы пришли сюда не как враги, а как друзья. Наша задача — навести порядок и помочь русским создать нормальное демократическое общество.

Эту тираду Дежкоб произнес скучным казенным тоном — так же, как ее вдалбливали солдатам. Надо сказать, что во время подготовки операции пропагандисты не жалели времени и сил. О мирном характере предстоящей миссии не талдычили, разве что, кофеварки. Непонятно было — с чего бы такие усилия? Ведь так оно в самом деле и было! Петербург — это не Узбекистан и не Иран, где пришлось свергать существовавшую там власть. В этом городе — как, впрочем, и во всей России — власти, по большому счету, уже никакой не было. Да и России не было. После скандала, разразившегося на последних внеочередных президентских выборах и последующих за ним событий, страна развалилась на кусочки, в каждом из которых сидели свои мелкие начальники, начальнички и полевые командиры. А в Петербурге не было и этого. Почти год город находился в состоянии полной анархии. Разве может один из знаменитейших городов мира и дальше находиться в таком состоянии? Правильно — не может. Тем более, что около него имелась атомная станция, да и много чего разного другого — не менее веселого. Были и еще кое-какие обстоятельства, подвигшие начальство с операцией… Если кто-то бросил хорошую вещь и она валяется бесхозной, то почему бы ее не поднять, не взять и не поделить между теми, кто ее поднял? Желающих принять в участии в этом хватало и в Штатах, и в Европе. И уж в любом случае, назвать ограниченный миротворческий контингент НАТО захватчиками язык не поворачивался.

— Что ж, оно и лучше, если мы приходим сюда, как друзья, — свернул зубами Риккардо. — Значит, воевать не придется. А то мне, честно говоря, неуютно становится, когда стреляют…

Парень явно не был создан для армии. Он терпеть не мог дисциплину, как, впрочем, и работу вообще. Завербовался же в солдаты Риккардо по очень простой причине — ему сделали предложение, от которого сложно отказаться. Дело в том, что ординарец Джекоба, как и большинство его товарищей по мексиканскому кварталу Нью-Мексико, из всех преподававшихся в школе наук, лучше всего усвоил высокое искусство торговли марихуаной, которую в обилии привозили контрабандисты из-за бугра. Разумеется, в конце концов, попался. Вот ему и предложили: либо надевай погоны, либо иди в тюрьму. Он выбрал погоны.

Таких как Риккардо, в корпусе было до фига и больше. И где взять других? Несмотря на очередное повышение платы и на вновь увеличенные льготы отслужившим солдатам, на чудовищные деньги, отданные правительством Голливуду для выпечки фильмов про армию, законопослушные американцы служить упорно не желали. Никто не хотел втягиваться в армейскую муштру. К тому же, молодые ребята, даже из десять раз отфильтрованных и загримированных, как топ-модель, телевизионных сообщений из горячих точек, сообразили — в армии иногда убивают. Уговоры пропагандистов, доказывающих, что в большом городе вероятность погибнуть под машиной или от пули обдолбанного героином психа куда больше, нежели сложить кости в армии, как-то не слишком действовали.

Вот и приходилось набирать черт-те кого. Впрочем, латинос-то был нормальным парнем, без всяких уголовных примочек. Ему, можно сказать повезло, парень попался достаточно быстро, и не превратился в законченного бандита. Так, глядишь, отслужит — и займется чем-нибудь более общественно полезным, нежели торговля травкой.

Риккардо снова подал голос:

— Сэр газетчик, я еще ребята говорят, что вы сами русский…

Джекоб усмехнулся. Вот она армия — все-то про тебя знают. А ведь у гражданских и мысли такой не возникало. Удивлялись другому — с чего бы это добропорядочный бостонский еврей, окончивший Гарвард, все мотается по «горячим точкам»? Нет, Джекоб не скрывал своего происхождения. Просто не любил о нем упоминать. Он полагал — раз ты живешь в Америке, то надо быть американцем…

— Да, как тебе сказать, Риккардо? — Ответил он. — Можно сказать, что русский. И даже родился в этом городе. Но только меня увезли отсюда в США в возрасте пяти лет.

— Но русский-то вы хотя бы знаете?

— Да уж знаю…

А как же было ему не знать этот язык? За океан мама его вывезла в девяносто восьмом году, когда в России произошел какой-то очередной финансовый катаклизм, окончательно похоронивший надежды, что в этой стране можно наладить нормальную жизнь. На счастье, мамочке, разбежавшейся с очередным мужем, очень удачно подвернулся под руку пожилой богатый коммерсант. Овдовев, он приехал искать новую жену в страну, из которой когда-то, еще при коммунистах, двинул в США. Его-то родительница Джекоба и использовала в качестве средства передвижения до Бостона и получения «грин-карты». Коммерсант, впрочем, тоже долго у мамочки не продержался — такой уж загадочной дамой была Ирина Михайловна. Но того, что в панике бросил отчим при бегстве, маме Джекоба хватило надолго. Но дело не в том. Ирине Михайловне очень понравились Соединенные Штаты, если не считать одной, но существенной детали. Американцы, сволочи такие, говорили исключительно на английском. А этого языка мама Джекоба освоить так и не сумела до самой смерти. Да и не особенно пыталась. Так что дома говорили русском и общались в основном с соотечественниками, которых в Бостоне было как собак нерезаных. Впрочем, про страну, из которой они убыли, Ирина Михайловна говорить не любила. В итоге о городе, где Джекоб сейчас оказался, он знал примерно столько же, сколько средний журналист, не специализирующийся по данной теме. То есть — почти ничего.