Брайан Олдисс - Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе

Вот так всегда — он мог сколько угодно праздно валяться, глядя в небо и создавая (в мыслях) новый пространственно-кинетический группаж, не решаясь на деле приняться за его исполнение. Но лавры его искусству (ха!) достались слишком рано и слишком легко — возможно, оттого, что он был первым художником, отправившимся в Странствие Духа. А его дар и строгие, почти монохромные композиции из подвижных блоков, труб и лесенок, символизировавшие для Буша пространственные отношения и сам ход Времени, сыграли тут роль второстепенную.

Все это было слишком просто, слишком прозрачно — и, может, поэтому стяжало ему такую славу пять лет назад. Но теперь — теперь все будет не так. Вместо того чтобы оживлять и наполнять смыслом мертвую материю, он должен извлечь уже живое, значимое, осмысленное изнутри. Насколько ближе оказался бы он тогда к высшему разуму и к истинному макрокосмическому Времени!.. Вот только он не знал, с чего начать.

Опять приглушенно стрекотнули моторы — песок гасил все звуки. Но Буш отмел назойливый стрекот в сторону, не позволяя своей мысли уклониться от выбранного русла. В его мозгу выстраивались замысловатые комбинации, которые, он это знал, никогда не воплотятся в материале. Он, Буш, бросился с головой в Странствия Духа, пытаясь разомкнуть круг, в который сам себя загнал. Здесь обострялось ощущение и менялось восприятие времени — в этом была главная проблема его эпохи. Но, вопреки ожиданиям, в девонийской пустыне он не нашел ничего, что можно было бы воплотить в произведение искусства.

Старик Моне выбрал правильный путь (правильный для его века, разумеется), сидя у себя в Гиверни, преобразуя водяные лилии в цветовые композиции и поймав таким образом ускользающее время — свое. Моне и думать тогда не думал о девонийской или там палеозойской эре.

Поле деятельности человеческого сознания настолько расширилось, оно настолько было поглощено преобразованием всех и вся по своему усмотрению, что искусство не могло существовать в стороне от всего этого — иначе оно бы просто не воспринималось. Нужно было изобрести нечто совершенно новое — даже биокинетическая скульптура прошлого столетия была уже пройденным этапом.

Новое искусство дало корни и ростки в его собственной жизни. Она, эта жизнь, была подобна водовороту: его чувства и эмоции низвергались к центру бытия, стремясь вперед, как лавина, но затем неизменно возвращаясь к точке исхода.

Превыше всех художников Буш ставил Джозефа Мэллорда Уильяма Тёрнера. Его жизнь, пришедшаяся на период, подобный нынешнему, — тогда наука и техника тоже пытались изменить понятие о времени — также развивалась водоворотом. Последние его работы прекрасно это отражают.

Итак, водоворот: символ того, как каждый предмет или явление Вселенной вихрем проносятся вокруг человеческого глаза — точно так же вода стремится в отверстие раковины.

Снова эта мысль в сотый, тысячный раз вернулась к нему. На этот раз ее спугнули моторы.

Недовольно ворча, Буш сел на песке и еще раз оглядел округу. Мотоциклы уже показались, безупречно ровный строй их был виден очень отчетливо. Предметы его собственного измерения казались глазу намного темнее, чем если бы они существовали по ту, а не по эту сторону энтропического барьера, — барьер скрадывал до десяти процентов света.

Десяток мотоциклистов приближался. Девонский пейзаж казался в сравнении с ними блеклой театральной декорацией; и это еще раз доказывало, что мотоциклисты и их окружение непостижимо друг от друга далеки.

Мотоциклетки были специальной, облегченной модели — для удобства транспортировки. В обычных условиях их колеса подняли бы тучи песка, но здесь не шевельнулась и песчинка. Что не дано, то не дано. Мотоциклисты спешились у ближнего холма.

Буш наблюдал, как они суетились и копошились, натягивая палатку. Все вновь прибывшие были облачены в зеленые комбинезоны — видимо, подобие униформы. У одного из зеленых комбинезонов пряди соломенных волос волной спускались к талии. Надо ли говорить, что после этого интерес Буша к Странникам заметно возрос.

Возможно, они уже углядели Буша на расстоянии, потому что четверо вдруг поспешили в его сторону. Буш не пошел им навстречу — притворился, будто не видит, а сам решил сначала составить о них впечатление, украдкой поглядывая на диверсантов.

Все пришельцы были рослыми, кислородные фильтры свободно болтались вокруг их шей. У одного на комбинезоне красовалась нашивка — голова рептилии. Как обычно бывает в таких группах, возраст ее участников колебался от тридцати до сорока; таких в шутку называли «молотками». Они были самыми молодыми из тех, кому по силам совершить Странствие Духа. Среди них были и женщины.

Хотя Буша и раздражало присутствие чужаков, один взгляд на девушку — ту самую, с соломенными волосами — зажег в нем обычный костер вожделения. Волосы эти, кстати заметим, при ближайшем рассмотрении оказались грязны и неухоженны, а на лице девушки не оказалось привычного слоя косметики. Черты ее лица были чуть заострены, но это не придавало ее облику решимости; сложения она была легкого и изящного. Разум Буша не нашел в этой девушке ничего исключительно привлекательного, но где-то в подсознании прочно засел ее образ и мысль о ней.

— Эй, друг, какого черта ты тут забыл? — вежливо поинтересовался один из вновь прибывших, все еще на расстоянии глазея сверху вниз на сидящего Буша.

— Отдохнуть вот дома забыл; присел было здесь — а вы тут как тут со своими тарахтелками. — Буш решил все-таки встать, чтобы получше разглядеть собеседника. Первое, что бросилось ему в глаза, — глубокие впадины под каждой щекой, которые язык бы не повернулся назвать ямочками. Короткий туповатый нос, сам худощавый, взъерошенный, хваткий — в общем, неприятный тип.

— Ты что — устал или как?

Буш расхохотался — так забавно было наигранное участие незнакомца. Все его смущение вмиг улетучилось, и он ответил:

— Скорее, «или как» — в космическом масштабе: от размышлений и бездействия. Видите эту рыбу в доспехах? — Он чуть переместил ногу, и она прошла как раз сквозь тулово рептилии, которая продолжала сосредоточенно рыться в водорослях. — Вот, лежу здесь с самого утра и наблюдаю за их эволюцией.

Аудитория схватилась за животы в приступе хохота. Один, чуть оправившись, с едкой ухмылочкой бросил:

— А мы было подумали, что ты сам тут эволюционируешь! — При этом он оглядел слушателей с апломбом актера, ожидающего аплодисментов.

Несомненно, он был записным остряком группы, но успеха не имел. Реплика его осталась без внимания, а предводитель группы адресовался к Бушу: