Зов Пятиликого. Эхо грядущей бури - Андрей Емелин

его спиной находился еще один, да только ему было не до меня. Удерживая за шею девчонку в бело-голубом одеянии, он, словно одержимый, стремился забраться юной волшебнице под одежду.

Эта картина вызвала в моей душе необоримую ярость, помешанную на стремлении защищать.

Внезапно стрела просвистела возле самого уха, так близко, что я почувствовал теплый ветерок, а палаш уже летел острием в лицо нападавшему.

Удар металла о металл – плата за самонадеянность. Клинок скользнул по шлему вбок, а противник полоснул меня саблей по предплечью. Не успей я отвести руку, так наверняка и вовсе лишился бы ее по локоть, однако удар все равно оказался весьма неприятным. Вместо того чтобы отступить, я ринулся вперед и повалил противника на землю удивительным и для него, и для себя самого приемом с подсеканием ноги. Сперва стукнул кулаком в горло, сбивая дыхание и дезориентируя, а затем просунул острие палаша под шлем и покончил еще с одной целью.

Мешкать было некогда – перекатом ушел от пары стрел, и поднимаясь коротко глянул в сторону держащего девушку воина. Должно быть он внимательно следил за расправой над товарищем, потому как его любовный пыл изрядно поубавился. Он все еще удерживал колдунью, закрывая ей рот ладонью, но в глазах читался панический страх.

Злобно оскалившись, я сделал шаг в его направлении, и воин попросту отпихнул девушку от себя, после чего припустился бегом по плато.

Очередная стрела промчалась совсем рядом, а я подхватил колдунью, стараясь закрыть ее своим телом. Она подняла на меня испуганный взгляд и это оказалось подобно удару молнии.

Все багряные закаты, что видел я на привалах, величественные горные хребты и бескрайние долины, безмятежная гладь озер, нежность белоснежных облаков – все меркло перед ней. Сотни и тысячи женщин, коих довелось мне встретить, показались вмиг бледными тенями по сравнению с красотой этой странной девушки. Она буквально сияла соблазнительным великолепием, пленила воплощением всех возможных идеалов и притом казалась удивительно простой, лишенной высокомерного самодовольства, какое можно встретить у благородных особ. Воплощенная мечта, да и только.

Я застыл с идиотской улыбкой на залитом кровью лице, смущаясь того, что имел наглость и неосторожность прикоснуться к столь хрупкому и нежному цветку. Но через мгновенье нечто жесткое и горячее едва ощутимым толчком вонзилось в спину. Следом еще удар, однако вторая стрела не пробила кожаную броню. Вот только мне, пожалуй, хватит и первой. Дыхание тут же перехватило. Последним усилием воли я развернулся в сторону лучников и вскинул меч.

Быть может, девчонка догадается, что пора уносить ноги. Пока еще жив, я не позволю им броситься следом.

Здоровяк при этом несся на меня подобно ожившему тарану, с занесенным для удара топором. Нет – его мне не остановить. Никак.

Внезапно из-за спины донесся звонкий, мелодичный голос, теплый словно колыбельная матери и чарующий как песни сирен, а вот властность его казалась подобна раскатам грома:

– Повелеваю вам! Замрите!

Она боялась. Сквозь странную, не иначе как магическую пелену благоговения, я понял, что девушка в шаге от паники. Между тем пара лучников и здоровяк внезапно остановились как вкопанные, бестолково пуча глаза, да блаженно улыбаясь.

– Повелеваю вам! Убейте себя! Немедленно!

Команда слетела с ее уст с нежностью котенка, игриво ткнувшегося мордочкой в ладонь и одновременно брезгливой волей надсмотрщика, стегнувшего кнутом непокорного раба. Противиться не было сил.

Я видел, как здоровяк бросил щит и все с тем же идиотским выражением лица взялся за обух топора. Повернул оружие острием к себе, размахнулся покрепче и ударил. Кровь брызнула во все стороны, но жизнь не спешила покидать крепкого тела, потому он принялся нещадно рубить собственное лицо, превращая то в подобие отбивной.

Один из лучников, похоже, не имел запасного оружия и пытался удавиться руками, другой же с маниакальной яростью пронзал собственную грудь коротким кривым ножом.

Я проглотил подступивший к горлу ком. Приказ был отдан и мне.

Палаш показался неожиданно тяжелым, когда я перехватил его за основание лезвия, направив острие себе в горло.

Это ничего. Меня ведь выдернули с того света, дали немного времени, позволив увидеть перед смертью ее. А это ох как не мало.

Затем я прикрыл глаза, глубоко вздохнул и сделал то, что должно.

Ночи в горах Альвази, всегда холодны. Местная каменная порода отдает тепло очень быстро, а потому под утро можно запросто окоченеть, не имея добротного снаряжения.

Вот и сейчас я очнулся оттого, что продрог до костей, да к тому же голова трещала будто с перепоя.

Протер глаза, и уставившись в звездное небо, с минуту вспоминал произошедшее – на наш отряд напали какие-то ублюдки, когда мы сопровождали магов до места проведения обряда инициации. Был бой. У противников тоже имелись чароплеты. Засаду они организовали ладно: сперва отработали лучники, а после сам воздух принялся рвать в клочья бойцов. Когда пришел черед ближнего боя, две третьих отряда уже остывала на камнях. Мне тоже пришлось несладко, последнее что вспомнилось – булава, летящая прямо в лицо.

Я коснулся рукой носа, провел пальцами по лбу. На правом виске обнаружился крупный рубец, но и только. Видать свои маги подлатали. Но пусть только заикнуться о том, чтоб за это врачевание денег поиметь, сразу пойдут по адресу.

В паре метров горел костер, возле которого в беспорядке лежали вещи. Какие-то шмотки, побрякушки, да пара посохов. Само же пламя танцевало над камнями безо всякого валежника. Просто огонь и все. И какого только дерьма не насмотришься с этими чароплетами – вечно норовят вывернуть наизнанку все понятное да привычное, благо платят за то кровавую цену.

Ухмыльнувшись, я поднялся и посмотрел по сторонам. Надо бы понять кто еще выжил, и кто теперь за старшего. Асхара, нашего капитана, разорвало магией надвое в самом начале боя, стало быть, главный кто-то из его любимчиков. Отчего-то эта мысль показалась мне странной и неправильной, а перед глазами предстала картина, будто я отдаю приказы, посреди свистящих стрел и летящих заклинаний. Вот что-то резко кусает меня в живот, жгучее тепло разливается по телу, а следом приходит нестерпимая боль, затмевающая собой все чувства.

Морок был настолько реальным, что я невольно опустил взгляд.

– Что за дерьмо?! – тихо выругался я, глядя на чужой кожаный доспех.

Когда это я успел переодеться?

Тряхнув трещащей от боли головой, решил для начала поговорить с кем-то из выживших. Побрел по плато, давая глазам привыкнуть к темноте и вскоре заметил фигуру в светлой мантии, склонившуюся над трупом.

– Эй ты, чароплет, – позвал я негромко,