Евгений Лотош - Несомненная реальность

Осознав, что на него никто не собирается обращать внимания, Оболенский негромко кашлянул. Витте резко обернулся в его сторону.

— А, Александр! Здравствуй. Присаживайся давай. У нас тут интересная дискуссия с господином Кислицыным, присоединяйся. Вот скажи как юрист – следует ли давать в тексте рамочного закона полные определения?..

— Ты не хочешь нас представить, — удивленно приподнял бровь князь. — Боюсь, я не имел чести…

— Меня зовут Кислицын Олег Захарович, — субъект за столом слегка приподнялся и кивнул. — Можно просто Олег. Вы ведь князь Оболенский, правильно? Весьма наслышан. А у нас тут с Сергеем Юльевичем диспут. Присоединяйтесь, Алексей Дмитриевич, именно вас нам и не хватает. Скажите, что вы думаете о возможности реформы крестьянских хозяйств?

— Диспут – вещь интересная, сударь, — качнул головой князь. — Однако мне хотелось бы поинтересоваться, Сергей, знаешь ли ты, что с Москвой и Петергофом опять прервано железнодорожное сообщение? Забастовка. Сегодня в утренних газетах сообщения. Да и княгиня Беркутова, намеревавшаяся свое подмосковное имение посетить, заехала ко мне с вокзала в расстроенных чувствах и долго плакалась на тяжелую жизнь. Теперь ко двору можно добраться только пароходом.

— Следовало ожидать, — пробормотал субъект, представившийся Кислицыным Олегом Захаровичем. — Я удивлен не тому, что забастовка началась, а тому, что она не является перманентной и во всех областях промышленности сразу. Впрочем, я бы сказал, что данная конкретная забастовка как раз нам на руку. Она придаст веса докладу Сергея Юльевича. Как вы думаете, Алексей Дмитриевич, когда государь император изволит среагировать на данный документ и не следует ли ускорить процесс… м-м-м, с помощью дополнительных средств убеждения?

Вообще-то князь Оболенский считал себя вполне хладнокровным человеком. Интриги императорского двора и затхлых министерских кабинетов закалили его характер и отточили ум, а должность обер-прокурора Синода добавила привычку смотреть на новых людей с прищуром, взвешивая и оценивая. Пожалуй, если бы он увидел данного субъекта на улице, то не повел бы и глазом. Обычный мещанин, мелкий чиновник, из тех, что с заискивающим видом толпами роились вокруг него целыми днями, ища благосклонного взгляда или жеста, который можно истолковать как одобрительный. Однако на более пристальный взгляд сидящий перед ним в халате человек отличался от всех них… чем? Его затрапезный и заурядный внешний вид словно служил оболочкой для чего-то грозного и опасного. Так невзрачный серый корпус броненосца, выглядящего плебеем на фоне аристократических парусных фрегатов, скрывает адскую ярость, дремлющую в стволах двенадцатидюймового главного калибра. Внимательный взгляд, раз задержавшийся на нем, уже не мог небрежно соскользнуть в сторону – какой-то странный, почти мессмеровский магнетизм притягивал к нему, заставлял слушать любые его слова с вниманием и почтением… И еще князю вдруг показалось, что в душном кабинете Витте вдруг пронеслось освежающее дуновение свежего морского воздуха. Мир словно заиграл свежими красками, и даже серые осенние тучи за окном, из которых с ночи моросил дождик с редкими снежинками, будто бы приоткрыли краешек спрятанной за ними летней радуги.

Князь тряхнул головой, отгоняя наваждение. Что бы ни происходило, Витте наверняка имел веские причины держаться с означенным субъектом на равной ноге. Для начала следовало сделать вид, что ничего экстраординарного не случилось.

— До меня дошло стороной, что государь император желает подписать манифест, объявляющий о введении реформ, основанных на твоем докладе, Сергей, — сообщил он, проходя к своему любимому креслу в углу и присаживаясь в него.

— Проклятье… — пробормотал Витте, досадливо жмурясь. — Я боялся, что так и не сумел отговорить его от идеи. Хотел бы я знать, кто же на него так влияет?

— Сумеем выяснить со временем, — пожал плечами обер-прокурор. — Важно другое. Текст манифеста следует подготовить заранее. Лучше, если его напишешь ты сам, чем кто-то еще по указанию его величества. Ты же знаешь императора – если ему в голову что-то взбредет, то переубедить его… Если хочешь, я сделаю набросок, а ты отредактируешь его должным образом.

— Да-да, — рассеянно кивнул председатель Комитета министров. — Я подумаю. Как считаешь, когда дело сдвинется с мертвой точки? Я хотел съездить в Петергоф даже и без вызова, но забастовка… Ах, как неудачно! Теперь придется вплавь, на пароходе, среди качки.

— Зная государя, могу предположить, что он вызовет тебя на аудиенцию через день-два, когда идея закончит вариться у него в голове. Однако столичные дела сейчас не главное. Ты ничего не забыл?

— Что? — Витте недоуменно посмотрел на него. — Забыл?

— Заседание, — кротко напомнил князь, рассматривая ногти. — Сегодня. В три часа дня.

— Ох, черт! — граф звучно хлопнул себя ладонью по голове. — Да уж, Олег Захарович, умеете вы увлечь разговором.

— И о том, что нам еще следует обсудить проект резолюции, у тебя тоже из головы вылетело? — голос князя сделался ехидно-вкрадчивым. — Положительно, господин мой Олег Захарович, вы умеете увлечь человека разговором, присоединяюсь к Сергею.

— Мы, марсиане, много чего умеем, — машинально согласился Олег, но тут же спохватился: — Прошу прощения, господа, но раз появились неотложные дела, я вас оставлю. А насчет проекта манифеста не беспокойтесь – я, пожалуй, подумаю над формулировками, все равно мне делать нечего. Потом вы с господином Оболенским вычитаете и поправите сообразно с реалиями. На улицу сегодня я не пойду, голова еще кружится. Сергей Юльевич, вы можете обеспечить меня чем-то вроде рабочего кабинета? Письменный стол, принадлежности, бумага, свежие газеты – в таком духе?

— Да, разумеется, — кивнул граф. Он взял со стола колокольчик и позвонил в него.

— Семен, — сказал он появившемуся лакею. — Проводи господина Кислицына в залу в левом крыле и предоставь ему все, что потребуется для работы. И приставь к нему специального человека в качестве личного слуги.

— Прекрасно, — кивнул Олег, поднимаясь из-за бюро. — Вечером или завтра утром, как у вас время найдется, поговорим еще раз, более обстоятельно и конкретно. Да, и записку вашу я пока прихвачу как образец. Всего хорошего, господа, не смею вас больше задерживать.

Он коротко кивнул и стремительно вышел из комнаты. Полы халата развевались вокруг его ног, хлопая, словно паруса на ветру. Лакей поспешил за ним. Когда дверь закрылась, князь вопросительно взглянул на графа.

— Кто он такой? — спросил Оболенский. — Никогда его раньше не видел.