Стивен Бакстер - Эволюция

Он гордился тем, кем он был, и тем, кем он мог бы стать. Но всё же, всё же…

Всё же огромный размах всего этого был удивителен для глаз, привыкших лишь к небольшим городам Галлии.

Значительная часть Рима представляла собой город из сырцового кирпича, дерева и грубой каменной кладки; его преобладающим цветом был ярко-красный цвет черепицы, которой было покрыто множество жилых зданий. Население давно уже вышло за стены укреплений древнего города, и даже за более просторные стены, воздвигнутые под угрозой варварского нашествия пару веков назад. Говорили, что в одно время в этом городе жил миллион человек, который управлял империей из ста миллионов. Ладно, те дни прошли — об этом говорили сожжённые и брошенные дальние предместья — но даже в эти скудные времена огромный размах этого места ошеломлял. Здесь было два цирка, два амфитеатра, одиннадцать общественных бань, тридцать шесть арок, почти две тысячи дворцов и тысяча бассейнов и фонтанов, получавших воду из Тибра не меньше, чем по девятнадцати акведукам.

И в сердце этого моря красной черепицы и людских толп возвышался огромный остров из мрамора: здесь мрамор использовался не только для колонн и статуй, но и для облицовки стен, и даже для укладки мостовых.

Но, хотя огромное пространство Форума было занято рыночными прилавками, Аталарих подумал, что здесь он ощущает сильную печаль. Сегодня город даже уже не был под властью римлян. В Италии теперь правил германец по имени Одоакр из племени скиров, которого привели к власти мятежные германские отряды; Одоакр сделал столицей Равенну — северный город, затерянный среди болот. Рим был низложен дважды.

Побуждаемый сдерживаемым приступом жестокости, озадачившим его самого, Аталарих начал обращать внимание на свидетельства нанесённого урона.

— Взгляни-ка, видишь пустые постаменты? Статуи украли. Эти колонны повалены, и их никогда больше не восстановят. Выломана даже часть мрамора из стен храмов! Рим разрушается, Гонорий.

— Конечно, он разрушается, — поддержал Гонорий. Он переместился, чтобы оставаться в тени постамента. — Конечно, город разрушается. И я разрушаюсь, — он вытянул свою руку, покрытую старческими пятнами. — И ты тоже, молодой Аталарих, несмотря на своё высокомерие. И всё же я пока ещё силён. Я ещё здесь, верно?

— Да, ты ещё здесь, — ответил Аталарих более мягким тоном. — И Рим тоже.

— Ты веришь, что природа угасает, Аталарих? Что все формы жизни уменьшаются в ряду поколений? — Гонорий покачал головой. — Конечно, это величественное место могли построить лишь люди с величайшими сердцами и умами, люди, которых не сыщешь в нынешнем мире, полном ссор и раздоров, люди, которые явно вымерли, к большому сожалению. И если это так, нам надлежит вести себя так же, как те, кто был до нас, и кто строил это место, а не как те, кто его разрушал.

Аталариха тронули эти слова. Но они изящным образом не касались его. Аталарих знал, что он был хорошим учеником, что Гонорий уважал его за ум. Конечно, у Аталариха была причина проявлять покровительство по отношению к старику, и даже испытывать к нему нежные чувства; в противном случае он не стал бы сопровождать его в этом опасном путешествии по Европе в поисках древних костей. И ещё Аталарих знал, что в сердце Гонория сохранялись непреодолимые барьеры, столь же твёрдые и прочные, как эти величественные стены из белого мрамора вокруг него.

Предки Гонория, а не Аталариха, построили это великое место. Как бы то ни было, в глазах Гонория Аталарих всегда останется сыном раба, и к тому же варвара.

К ним подошёл мужчина. Он был одет в тогу, настолько же пышную, насколько изношенной была тога Гонория, а его кожа была тёмной, как маслина.

Гонорий оттолкнулся от постамента и выпрямился. Аталарих сдвинул своё одеяние так, чтобы было видно оружие у него на поясе.

Пряча руки в складках тоги, мужчина изучал их холодным взглядом. На хорошей латыни, но с сильным акцентом, он произнёс:

— Я ожидал вас.

— Но ты не знаешь нас, — ответил Гонорий.

Их новый знакомый вскинул брови и взглянул на запачканную во время путешествия тогу Гонория и на нарочито броские драгоценности Аталариха.

— Это по-прежнему Рим, господин. Путешественников из провинций обычно легко узнать. Гонорий, я тот, кого ты ищешь. Можешь звать меня Папак.

— Сассанидское имя — известное имя.

— Ты многое знаешь, — улыбнулся Папак.

Пока Папак вкрадчиво расспрашивал Гонория о трудностях их путешествия, Аталарих оценивающе разглядывал его. Имя уже сказало ему многое: Папак явно был из Персии — из этого большого и сильного государства далеко к востоку от границ остатков империи. Однако он был одет совершенно по-римски, и ничего не выдавало его происхождения, кроме цвета кожи и имени, которое он носил.

Он почти наверняка был преступником, думал Аталарих. В эти времена, когда рушились порядки, те, кто работал в тени, процветали, сколачивая себе состояние на жадности, страдании и страхе.

Он прервал непринуждённую беседу Папака.

— Простите моё плохое образование, — мягко сказал он. — Насколько я помню историю Персии, Папак — это тот преступник, который украл корону у своего законного правителя.

Папак плавно повернулся к нему.

— Не преступник, господин. Мятежный жрец — да. Человек принципа — да. Жизнь Папака была нелегка, его выбор был труден, а карьера — благородна. Я горжусь тем, что ношу его славное имя. Не хочешь ли сравнить полноту наших родословных? Твои предки-германцы гонялись за свиньями в северных лесах…

— Господа, давайте, сразу перейдём к основному вопросу, — предложил Гонорий.

— Да, — подхватил Аталарих. — Кости, господин. Мы пришли сюда, чтобы встретить вашего скифа и посмотреть на его кости героев.

Гонорий положил ладонь на его руку, пробуя его успокоить. Но Аталарих мог ощущать, как он напрягся, ожидая от Папака ответа.

Аталарих ждал этого почти наверняка: перс вздохнул и развёл руками.

— Я обещал, что мой скиф встретится с вами здесь, в самом Риме. Но скиф — это человек из восточной пустыни. И именно поэтому с ним так трудно вести дела. Но то, что он не привязан корнями к одному месту — это и есть та причина, по которой скиф так полезен.

Папак с сожалением потирал свой мясистый нос.

— В эти неважные времена путешествие с востока не так уж и безопасно, как было когда-то. И скиф отказался…

К досаде Аталариха, уловка сработала.

— Так было всегда, — сочувственно ответил Гонорий. — Всегда было проще иметь дело с фермерами. Нормальную войну можно вести лишь с теми, кто владеет землёй; если сделка заключена, все понимают значение соглашений. Но кочевники — это более крепкий орешек для нас. Как можно покорить человека, если он даже не понимает смысла этого слова?