Василий Головачёв - Русская фантастика 2014

— Сначала раскаивалась. А потом поняла: я неправильно выбрала. Не его. Я неправильно выбрала себя. Я не могу настолько подчиняться. Мои желания и мои возможности имеют значения. Меня нельзя ломать, я человек.

Оля вздрогнула, отвела взгляд. Сцепила руки на колене.

— И он начал меня… Он меня начал пичкать лекарствами. Чтобы — покорная. На цепь, на хлеб и воду. И бить, бить, бить. Не пороть. Бить. Он меня мучил постоянно. Чтобы я прогнулась. Два года. Я пыталась. Но я — не саба.

— Ты ему говорила?

— Ты меня осуждаешь?

Оля встала, прошлась по комнате, остановилась у окна — спиной к Ане. Обняла себя за плечи.

— Нет. Я не представляю, как жить не на своем месте. Я не представляю… Ты ЗСРБ?

— Я просто человек. Что такое «зэсээрбэ»?

— За свободу, равенство, братство. Такое… движение. Объединение. Их еще «ровняшками» называют.

— Не слышала… У меня не было Интернета. Я не общалась с людьми. Кроме него.

— Почему ты не сняла ошейник?

Оля обернулась. Аня коснулась ошейника.

— Я… не могу. Я очень зависимая. И очень боюсь. Он меня найдет и убьет. Если сниму… нет, он мне не даст.

Оля пожевала губу, пристально посмотрела на Аню. Посетительница поднялась, приблизилась к ней, заглянула в лицо, тронула за плечо:

— Пожалуйста. Ты же не осуждаешь меня?

— Нет, что ты! — Оля будто очнулась, обняла девушку, прижала к себе. — Что ты! Просто такая жуткая история. Мы тебе поможем. Мы — твои друзья. Теперь ты в безопасности, Аня, честное слово, в безопасности.

Аня плакала у нее на плече.

— Лев Ильич?

Шорохов отвлекся от компьютера, обернулся к сабе. Олюшка сидела на краю разобранной постели, расчесывала длинные волосы и улыбалась. На ней были коротенькая ночнушка и ошейник.

— Сегодня вечером шла из магазина. А там ров-няшки устроили агитацию. Диски раздавали: мы научим вас получать удовольствие без боли.

— И? Продолжай, продолжай, я тебя внимательно слушаю. — Лев Ильич встал из-за компьютера, подошел к Олюшке и навис над ней, сунув руки в карманы домашних брюк.

Олюшка потупилась.

— И я взяла диск. Может, посмотрим?

— Порнушку? Ровняшек?

— Ну… Ну да… Интересно же.

— Хорошо. Где диск?

— У меня в сумочке.

Лев Ильич вышел в коридор и вернулся уже с диском — держал двумя пальцами, улыбался иронично.

— Надеюсь, вирусов не наловим. Ну, извращенка моя, давай смотреть.

Олюшка соскользнула с кровати и устроилась у ног хозяина перед телевизором. На экране показалась молодая дама без ошейника на фоне все того же плаката.

— Мы привыкли жить в мире, лишенном равноправия. Мы привыкли делегировать права на себя… Сперва за «низку» или «низка» отвечают родители, потом — хозяин. Всех устраивает такое положение дел. Спросите себя, хотелось ли вам бороться за свои права? Если вы верх, вы — рассмеетесь. Низ, или, как принято писать в документах, саб, пожмет плечами: а зачем? Какие права кроме неотчуждаемых конституционных права на жизнь и права снять ошейник могут быть у саба? Мы грабим сами себя. Подчинение, унижение, боль — основа нашей жизни…

— Перемотаю, — поморщился Лев Ильич. — Если это и про секс, то исключительно в мозг.

Губы диктора зашевелились беззвучно. Прошла нарезка из знакомых Олюшке и Льву Ильичу по работе кадров — изувеченные тела, как сабов, замученных неадекватными садистами, так и верхов, нарвавшихся на бессмысленный и жестокий бунт… Снова появилась диктор, на этот раз она была не одна, а с юношей (тоже — без ошейника), и обстановку студии сменил интерьер вполне цивильной, хоть и несколько глянцевой, спальни.

— Ого! — оживился Лев Ильич. — Сейчас нам покажут и расскажут!

Он включил воспроизведение.

Играла легкая музыка, девушка и юноша, улыбаясь, раздевали друг друга. Оля отвела взгляд.

— Ты смотри, смотри, стеснительная моя! — смеясь, приказал Лев Ильич. — Ты смотри, что они делают!

На экране двое легли в постель и обменивались влажными нежными поцелуями.

— Хочешь так же, Олюшка?

— Но, Хозяин, это же… Лев Ильич, но я так не пробовала… Я не знаю…

— И не любопытно? Равноправие, уважение, как они его видят. И никакой боли.

— Если ты приказываешь…

— Нет, я предлагаю. Решай сама, любимая.

Олюшка поднялась, глянула на телевизор (юноша медленно и ласково любил девушку в миссионерской позе).

— Хорошо, Лев Ильич. Давай попробуем. Интересно.

— Ошейник только сними. Ну ты чего? Расстроилась? Это же на время. Игра. Разнообразие в личной жизни.

Оля всхлипнула, завела руки за затылок и расстегнула ошейник.

Она слегка дрожала.

Лев Ильич шагнул к жене, на секунду замер в нерешительности, потом положил руки на плечи и поцеловал. Олюшка ответила на поцелуй. Ошейник упал на пол.

Они оторвались друг от друга и смущенно рассмеялись.

— Если будет перебор, скажи, — предупредил Лев Ильич. — Или если что пойдет не так.

Он поднял Олюшку на руки, отнес к кровати, положил. Стянул футболку. Олюшка смотрела на него, глаза ее поблескивали. Лев Ильич, нервно улыбаясь, забрался в постель. Погладил Олины бедра, коснулся груди. Оля сняла ночнушку.

Лев Ильич целовал ее: веки, нос, щеки, шею, губы скользнули ниже: ключицы, грудь, впалый гладкий живот, бедра (следы от «кошки» еще не поджили), колени, пальцы ног. Оля застонала. Лев Ильич развел ее ноги в стороны, Оля попыталась закрыться, слезы выступили на глазах:

— Нет, не надо, это перебор уже…

— Тогда… — Он покосился на экран. — Смотри. Ты посмотри, давай так, а?

Пара ровняшек лежала «валетом».

— Ой. — Оля села. — А как это они? А зачем?

— Потому что равенство.

— А… А, ну да. Лев Ильич, может, ну его, эти извращения?

— Нет уж. Начали — надо закончить, — твердо произнес он. — Что-то я только не пойму, как они так приладились?..

Олюшка взбежала по ступенькам, запыхавшись, влетела в холл «Нижнего космоса».

— Опаздываешь, — заметила санитарка Галя, — тебя Савченко ждет.

— Опять?!

Она расстегнула пальто, размотала шарф. Взгляд дежурной задержался на Оле. Галя шумно сглотнула, зажмурилась, мотнула головой.

— Галь, ты чего? Из-за Савченко? Да ладно, приму… А как там Аня? Которая вчера поступила?

— Оль… Я понимаю… Забыться в работе. Но ты бы хоть намекнула. У вас же еще вчера все внешне хорошо было.

Санитарка вышла из-за конторки, прислонилась к ней, скрестив руки на груди. Цветастый теплый платок поверх вечного халата, гамаши и тапочки, короткие темные, с проседью волосы. Уголки губ скорбно опущены.