Евгений Лотош - Серый туман

Ибо если называешься ты Хранителем Мира, то принимаешь на себя все его тяготы и заботы. И бойся быть богом только наполовину, ибо ужаснее всего человеку бессильное предвидение будущего. Но лучше ли, когда серый туман клубится перед глазами, ослепляя взгляд призраками грядущего и безмолвно скрывая во мгле дорогу в бесконечность?

Краткое послесловие ко второй редакции

Первую версию «Серого тумана» я начал писать в 1997 г. Тогда мне исполнилось всего двадцать три года, я был молод, наивен и несмотря на время, сегодня называемое «веселыми девяностыми», с оптимизмом смотрел в будущее. Воспитанный на фантастике Стругацких, Ефремова и Хайнлайна, свой первый роман я твердо намеревался сделать в жанре социальной фантастики, чтобы зафиксировать эпоху, как мне казалось, уходящую в прошлое навсегда.

Что бы ни утверждали любители теории заговоров, в первую очередь Советский Союз рухнул под тяжестью военизированно-плановой экономики, не перенесшей падения мировых цен на нефть. Конец восьмидесятых, когда строй еще оставался советским, но уже разрешалось о многом говорить, а экономика входила в финальный виток плоского штопора, я успел застать во вполне разумном возрасте (летом 1991-го я как раз закончил школу и поступил в университет). Я прекрасно помню разнообразные детали, способные показаться дикими поколению, родившимся уже после превращения РСФСР в Российскую Федерацию – километровые очереди за продуктами (любыми, под конец включая даже обычный хлеб), талоны, на которые ничего нельзя купить, морозные зимы с двадцати-тридцатиградусными морозами, когда за парой бутылок кефира и банкой сметаны приходилось приходить к молочному магазину в шесть утра, за час до открытия… В то же время я был достаточно молод, чтобы меня не успела искалечить одряхлевшая комсомольская машина. Невольно я оказался частью уникального поколения, способного трезво, свежим взглядом молодости и без идеологических заморочек воспринимать происходящую агонию социалистического строя.

В 97-м СССР в моих воспоминаниях превратился в мрачный полумиф, окончательно похороненный историей. Я считал, что ностальгию по нему могу испытывать разве что старички (к которым в силу возраста относил всех, кто старше лет на десять). Однако чем дальше, тем чаще я с изумлением встречал на форумах вполне молодых ребят, своих ровесников и младше, с пеной у рта утверждавших, что ничего подобного в СССР – НЕ СУЩЕСТВОВАЛО! Ни километровых очередей за продуктами, ни талонов, ни очередей на жилье, в которых выстаивали десятилетиями, ни тотального дефицита любой бытовой техники и мебели, ни государственного антисемитизма, ни копеечных зарплат у инженеров и научных сотрудников, ни грошовых пенсий, обрекающих стариков на прозябание, ни огромных бессмысленных расходов на армию и «помощь» «развивающимся странам»… Вот не существовало, и все тут. Развалился же СССР, по их мнению, из-за происков Горбачева, Ельцина, демократов, ЦРУ, мирового жидомасонского заговора – можете расширить список по собственному вкусу. Меня же и других, кто пытался рассказать о реальном положении дел, к моей оторопи в глаза называли наглыми лжецами. Что удивительно, с течением времени количество таких «знатоков» не только не уменьшалось, но даже увеличивалось. Более того, вскоре после завершения первой версии романа (по объему в два раза меньшей, чем последняя редакция) и приходу к власти в России подполковника КГБ Россия начала все больше и больше напоминать мертвый вроде бы СССР.

И в 2011-м году, завершив серию «Корректор» и наблюдая за очередной вакханалией абсурда перед «выборами» Думы и Президента, я понял, что просто обязан вернуться к своему первому тексту. Мало того, что оригинальная редакция даже после третьей правки 2005-го года страдала всеми родовыми травмами, характерными для творений начинающих авторов – по неопытности мне не удалось показать в тексте даже половину того, что я намеревался. В последней редакции я не только вычистил текст от откровенных ляпов и самопротиворечий, но и развил и дополнил основные сюжетные линии, прояснив мотивацию действующих лиц и добавив значительное количество деталей советской действительности. Кроме того, я привел текст в соответствие с основными концепциями Вселенной Демиургов, сложившимися позже.

Поскольку уже повзрослели дети тех, кто практически не помнит СССР, после некоторого размышления я решил, что хотя бы некоторые вещи следует пояснить явно. Так, на всякий случай.

«Талоны». Псевдо-карточки, дающие право на приобретение чего-либо, как правило продуктов питания или наиболее необходимых товаров. В отличие от настоящих карточек военной поры вовсе не гарантировали отоваривание: кто не успел, тот опоздал. Выдавались талоны через ЖЭКи (жилищно-эксплуатационные конторы) блоками на несколько месяцев вперед. Если потерял, твои проблемы.

Набор талонов зависел от местности. Так, в 91-м в Свердловске, ныне Екатеринбурге, выдавались талоны на сливочное масло (200 грамм на человека в месяц), колбасу (кажется, 400 грамм), сахар, мыло и спички. В южных сельскохозяйственных областях (Краснодарский край, значительная часть Украины и т. п.) их могло не быть вообще. Помню свой шок в 87-м году, когда мы с родителями приехали в курортный Железноводск, и магазинная продавщица в ответ на вопрос, не по талонам ли продается сливочное масло, лениво-презрительно бросила «По каким еще талонам?»

Список ограничительных мер по продаже товаров не ограничивался талонами. Так, в Москве и Ленинграде вводились запреты на продажу товаров иногородним (противодействие «колбасным электричкам», везущим в богато снабжаемые столицы ходоков с авоськами из голодных окружающих регионов). Местным жителям даже выдавались специальные удостоверения типа «визитных карточек покупателя». Иногда товары продавали лишь по предъявлению паспорта с местной пропиской.

«Выбросили» (например «Маня, в ГУМе женские сапоги на „манной каше“ выбросили!») Термин, означающий неожиданное поступление в продажу остродефицитного товара. Как правило, подобного рода товары по блату расходились между родственниками и знакомыми продавцов, а также уходили налево, к спекулянтам. Появление их в свободной продаже обычно имело причиной внезапную ревизию, показательную акцию или аналогичный катаклизм, вынуждавший торговых работников ломать отлаженные схемы распределения. Вероятно, им же и принадлежит авторство термина: действительно, продать дефицит кому попало по госцене – почти то же самое, что и выбросить его на помойку.