Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Муратов вздрогнул, приходя в себя. Кажется, сомлел. Во рту струилась кислая, обильная слюна, в голове колокола.

– Мужики! – Он свесил голову в люк. – Я на двор выйду!

Пол изогнулся, превращаясь в воронку, его неудержимо потянуло вниз, в горловину молчащего подпола, ползком он пытался выбраться наружу, руки скользили по доскам, стараясь зацепиться, удержаться, а из щелей выпрыгивали и бежали мимо сотни мышей, толстых, брюхатых, сливаясь в сплошной серый поток, водоворотом исчезающий в подполе и с хлюпаньем утягивающий за собой тяжелое непослушное тело; он поднялся на локтях, чтобы не захлебнуться в этом потоке, но тут из-за печи выкатился клубок червей, ударил в лицо и распался, залепив глаза, рот, нос, но нельзя заслониться, очиститься, а нужно изо всех сил ползти, ползти…

14:10

Алла поминутно оглядывалась на Петрова, в который раз повторяя, как нашла Олега без сознания во дворе «Голой избы». Вдвоем с Никитой они старались не отстать от стремительной девушки, полчаса назад влетевшей в столовую и закричавшей в голос: «Помогите!»

Пройдя мимо разбросанных домов, она уверенно вывела их на поросший дрянью двор.

– Сюда! Вот он!

Олег Муратов лежал посреди двора, подложив руки под голову, словно решил поспать.

– Разберемся. – Петров коснулся его шеи. Тепленький, живой. Ватку с нашатырем – к носу. Веки дрогнули, поднялись.

– Лежи, лежи. – Петров вытащил из сумки шприц, содрал пластиковую упаковку, набрал два кубика кофеина. А лобелина с собой нет, не входит в джентльменский набор доктора на отдыхе. – Ты один здесь? А остальные?

– В подполе… – Муратов сел, поддерживаемый Аллой. – Они вниз, а мне плохо стало…

Значит, в подполе. Ладно. Вернее, неладно.

Петров заглянул и в избушку. Из проема посреди пола – ни звука. Подобрав ломик, он поспешил назад, во двор. Доски легко падали наземь, ставни – настежь, и по стеклам, по стеклам!

Теперь в избе стало светло, солнечные квадраты застелили пол поверх мелкой тяжелой пыли.

– Видите? Следы Муратова, а те – Патуры и Седова.

– Получается, они до сих пор внизу? – дошло до Никиты.

– Получается. Лучше отойдем к окну, к воздуху. – Петров выглянул наружу. – Алла, у вас веревки крепкой не найдется?

– Где-то была. В избе Ситника, да, Олег? – (Но Муратов закрыл глаза.) – Я сейчас, мигом!

Петров принюхался. Древесная гниль, пыль, рвота. Букет.

– Держите, – вбежала Алла и остановилась, глядя на следы.

Петров попробовал веревку на разрыв. Прочная. Он сделал петлю, надел на себя, конец веревки отдал Никите.

– Следи по часам, не вылезу через две минуты – тащи.

Несколько глубоких вдохов и – вниз, не мешкая.

– Три, четыре, пять, – отсчитывал бесстрастный голос в голове. Лестница затрещала, но он уже спустился. – Восемь… – Свет из люка скудный, у ног валялся фонарик, он попробовал, бесполезно: батарейка села или разбилась лампочка, – одиннадцать… – он шарил по полу, – пятнадцать, шестнадцать… – Вот! Он подтащил тело к лестнице, перекинул петлю на Михаила Седова, продев ее под мышками, – тридцать три, тридцать четыре – и вверх, вверх!

Никита посмотрел на жадно дышавшего Петрова, потом на конец в своих руках. Стоя над люком, они начали выбирать веревку. Алла вскрикнула, когда над полом показалась голова Михаила – темное лицо, язык меж зубов.

– Нет, выносить не стоит, положим у окна.

– А искусственное дыхание?

– Он мертв, давно мертв. Трупные пятна… – Петров задрал рубаху Седова.

Второй раз он спускался без страховки, с трудом отыскал скорчившегося в углу Патуру, у лестницы задержался. Наверху скрипнул ставень, отраженное светлое пятно пронеслось по погребу, в ушах зазвенело.

Та же синева, исцарапанная в кровь шея, гримаса…

– Отчего они умерли? – Воротник мешал Никите.

– Задохнулись. В подполе газ скопился. Бывает. Муратов тоже надышался, но успел выбраться наружу. И газ тяжелый…

Петров сел наземь. Устал. Газа глотнул? Мелькнуло что-то и ушло неосознанное, оставив чувство упущения, ошибки. Подумать нужно.

– Кажется, машина с базы едет.

Придется подниматься. Муратова в район везти, пусть полечат.

Машина действительно шла, скорость черепашья, неезженая дорога измывалась над упрятанными в мотор лошадьми.

– Встретьте, – попросил Петров Никиту. – Сюда ей точно не добраться.

Муратов не так уж плох. Лазурь под ногтями пожиже стала. Принимая во внимание предшествующую ночь, могло быть хуже.

– Ах, нехорошо получилось, – запричитал издали Степан Кузьмич.

Мягко сказано.

– Начальник с вами?

– Фомичев? Нет, меня прислал. Что с пареньком?

– Живой. Нужно в район везти, в больницу.

– А остальные?

– Погибли.

– Что же будет?

– Вам решать, раз начальник прислал вас. Я бы их до прибытия милиции не трогал. Двери, ставни опять заколотить, а то зверюшки в лесу всякие…

19:30

– Володя! – Алла скользнула в дверь. – Ты знаешь?

– Конечно. Кошмар. Как Олег? Ты из больницы?

– Ему лучше, поправится. Потом еще в милицию заехали, те завтра приедут, если бензин найдут.

Рогов вздохнул.

– Еще и Зинка куда-то подевалась, наверное, в город удрала, из-за Одинга переживает. Что ей тут без него делать… – Связь доцента со студенткой не афишировалась, да как скроешь? – Практике нашей конец, завтра пакуемся. – Он поднялся. – Ты ужинала?

– Не успела.

– И я опоздал, только из города вернулся. Есть банка тушенки, на двоих хватит…

23:59

Нет, это не сон, это на самом деле. Ходит, подкрадывается, стережет. Слышно: шишка хрустнула, листья шуршат. Что ему нужно? Разбудить родителей? Не поверят, решат – нервы. Или, хуже того, пойдут смотреть, кто там.

Антон лежал на спине, лунный луч падал ему на лицо, но он не смел даже шевельнуться, а только ждал и ждал, когда же кончится ночь.

19 августа

06:20

Сухая, безросая трава зашевелилась. Багир заерзал, припал к земле. Ну, наконец!

Толстый уж прополз мимо, и котенок, разочарованный, побежал дальше.

Здесь рыбку часто дают, вкусную. Он обнюхал деревянную ступеньку, подал голос. Не отвечают. Дальше, в кустах, виднелась старая, давно вылизанная банка. Мимо, мимо…

Багир слонялся по базе, но, кроме неосторожного кузнечика, ничего не нашел. Последний домик. Правда, тут ему никогда ничегошеньки не перепадало, но пропускать не стоит, а вдруг.

Он подошел к домику вплотную, мяукнул пожалостливее и застыл. По боковой стене вниз к земле протянулась темная дорожка с резким, манящим и возбуждающим запахом.

– Багир, поди сюда, кисонька, – заметила его женщина. – Поди, что дам!

Он заторопился, залакал из натекшей лужицы, искоса поглядывая на приближающуюся женщину.

Крик ее, громкий и пронзительный, заставил Багира съежиться, прижать уши, и только потом котенок сообразил, что кричат не на него, что нет в крике ни гнева, ни злости, а единственно непонятный, необъяснимый страх.

06:45

Петров ставил в бритвенный станок свежую кассету. Парные лезвия, интимно и деликатно. Придает благообразный вид.

Он сидел