Гарри Гаррисон - Крыса из нержавеющей стали. Кн. 1

— Выпьем, куколка. — Я поднял стакан и подал ей другой. — А потом пойдем к тебе. У тебя есть комната?

— Найдется, если у тебя есть десятка по курсу Лиги.

— Ясное дело. — Я изобразил обиду. — Неужели по мне не видно?

— Я не из тех, кому платят потом, — ответила она с хорошо разыгранным равнодушием. — Сначала плати, потом пойдем.

Я шлепнул монету на стойку. Девушка подбросила ее в воздух, поймала, взвесила на руке и сунула куда-то за пояс. Я смотрел на нее с откровенным изумлением, меня поразила та натуральность манер, с какой она играла свою роль. Только когда она повернулась уходить, я вспомнил, что нахожусь здесь не ради наслаждений, а чтобы исполнить суровый долг. Все колебания тотчас исчезли, когда я снова вспомнил о трупах, плававших в глубинах космоса. Опустошив свой стакан, я последовал за ее виляющими бедрами из бара в какую-то отвратительную улочку. Темнота узких, грязных переулков обострила мои рефлексы. Ангелина играла свою роль хорошо, но я сомневался, что она делит постель со всеми космонавтами, попадавшими в этот порт. Скорей всего, у нее есть сообщник, который прячется где-нибудь тут с тяжелой дубинкой. Может, я чересчур подозрителен? Я все время держал руку в кармане на пистолете, но воспользоваться им не пришлось. Мы пересекли еще одну улицу и нырнули в длинный коридор. Она молча шла впереди. Мы никого не встретили, и никто не заметил нас. Когда она открыла комнату, я немного успокоился: комната была настолько мала, что сообщнику негде было бы спрятаться. Ангелина направилась прямо к постели, а я решил проверить, заперта ли дверь. Она была заперта. Когда я повернулся, на меня смотрел автоматический бесшумный пистолет 75-го калибра, такой огромный, что Ангелина держала его обеими руками.

— Это что, грабеж?

Я возмутился, понимая, что в своих действиях прозевал что-то очень важное. Моя рука все еще сжимала пистолет в кармане, но вытащить его было равносильно самоубийству.

— Я пристрелю вас, даже не спросив имени, — ласково сказала она и улыбнулась, демонстрируя великолепный ряд белых зубов. — Вы сорвали мою операцию с линкором.

Ее улыбка стала еще шире, но она пока не стреляла. Она наслаждалась чувствами, которые, сменяя друг друга, отражались на моем лице. Ловец попал в ловушку, его привели именно туда, куда хотели, и ничего уже нельзя было сделать. Увидев, что я все осознал, Ангелина громко рассмеялась, чисто и ясно, как серебряный колокольчик, и одновременно усилила давление на курок. Это была настоящая артистка. Точно в тот момент, когда мое отчаяние достигло максимума, а безнадежность положения стала очевидной, спусковой крючок был нажат. И не один раз, а снова и снова. Четыре разрывавшие плоть пули в сердце. И последняя прямо между глаз.

Это был еще не возврат сознания, а выплывание из красной тьмы. Организм отчаянно боролся с болью. Ужасно, что глаза закрыты и открыть их невероятно трудно. В конце концов я это сделал, и из красной тьмы появилось пятно лица.

— Что случилось? — спросило пятно.

— Я собирался узнать об этом у вас.

Я поразился, как слаб и безжизнен мой голос. Что-то влажное коснулось моих губ. Это была салфетка, вся в красных пятнах. Когда зрение вернулось ко мне, пятно превратилось в молодого человека в белом. Наверное, доктор, и я, как видно, в больнице.

— Кто стрелял в вас? — спросил доктор. — Кто-то сообщил о выстрелах, и ваше счастье, что мы приехали как раз вовремя. Вы потеряли много крови — вам уже сделали переливание, — и, кроме того, имеются множественные повреждения локтевой и лучевой кости от пули, которая дальше задела правый висок и, возможно, повредила череп. Вероятно, задеты ребра, и есть подозрение на внутреннее кровоизлияние. Кто-то сильно ненавидит вас. Кто же?

Кто? Конечно, моя дорогая Ангелина. Искусительница, соблазнительница, убийца пыталась расправиться со мной. Я все вспомнил. Широкий ствол пистолета с черной дырой, в которой, кажется, может уместиться целый звездолет. Сверкающее пламя, пули, ударяющие в меня, и страдания, когда мой дорогой, гарантированный пуленепробиваемый жилет принял на себя мощь выстрелов. У меня возникла надежда, что Ангелина этим удовлетворится, но нет, ствол поднялся к моему лицу. Я вспомнил последний свой жест: я закрыл лицо руками и качнулся в сторону в отчаянной попытке спастись. Это чудо, что попытка удалась. Пуля, видимо, срикошетировала от костей руки и только задела череп, а не прошла через него. Тем не менее, было много крови и неподвижное тело на полу, что и ввело Ангелину в заблуждение. Шум выстрелов в этой маленькой комнате, мой явный труп и кровь что-то сдвинули в ее женской натуре, хотя бы чуть-чуть. Она быстро покинула комнату. Задержись она хоть на секунду, чтобы убедиться…

— Ложитесь, — сказал доктор. — Если вы не будете лежать, я сделаю вам укол, который отключит вас на неделю.

Только тогда я заметил, что сижу и хихикаю, как сумасшедший. При каждом движении грудь мою пронизывала боль, и я дал себя уложить. Теперь я задумался над тем, как мне выбраться отсюда. Игнорируя боль, я осмотрел приемную и стал думать, Как извлечь выгоду из того, что судьба подарила мне жизнь, в то время как Ангелина думает, что я мертв. В приемном покое мне мало чем удалось поживиться. Я стащил только ручку и официальные бланки с полки над головой. Правая рука работала неплохо, хотя каждое движение приносило боль. Робот подвел под мои носилки каталку и повез меня в палату. Когда мы выезжали, доктор просунул какие-то бумаги в держатель над моей головой и приветливо кивнул. Я одарил его ответной улыбкой. Как только он скрылся из виду, я выхватил бумаги и быстро просмотрел их. Здесь был мой шанс, если я сумею быстро им воспользоваться. Это было заключение в четырех экземплярах. Пока эти бумаги не попадут в машину, меня не существует, я в статическом забвении, из которого должен выбраться в палате. Мертворожденный — вот мое спасение. Я скинул на пол подушку, и робот остановился. Он не обращал внимания, что я пишу, и останавливался еще два раза, подбирая подушку и давая мне время закончить мою фальшивку. Этот доктор оставил много места между последней строкой заключения и своей подписью. Я дополнил заключение, стараясь, насколько мог, подражать его почерку. «Множественные внутренние повреждения, — написал я. — Умер в пути». Это звучало достаточно официально. Я быстро добавил: «Все попытки реанимировать не дали результатов». Эта последняя фраза позволяла надеяться, что меня не будут колоть и оживлять электричеством, ведь я — труп. Выезжая из коридора, я положил бумаги за голову. Робот укатился прочь, равнодушный к тому, что его писавший и ронявший подушку пациент внезапно умер. Это отсутствие любопытства мне всегда нравилось в роботах. Я мысленно представил себе смерть в надежде, что на моем лице отразится соответствующее выражение. Кто-то дернул меня за ногу, стащил ботинок и носок. Рука взялась за ступню.