Николай Дубов - Колесо Фортуны

- О каких вещах вы говорите?

- Сейчас, сейчас... Сначала я хочу кое-что уточнить.

Вы гражданку Прокудину знаете?

- Нет! - решительно сказал Ганыка. - Даже фамилии такой не слышал.

- А Лукьяниху?

- И Лукьянихи никакой не знаю.

- Что-то оно не сходится, гражданин Ганыка. Коекто видал, как вы в субботу разговаривали в лесу со старухой...

- А! Так это была Таиска! - облегченно сказал Ганыка.

- Таиска... Таисья, значит? Тогда сходится - Таисья Лукьяновна Прокудина. Между прочим, бабке за восемьдесят, а вы ее - Таиской...

- Видите ли... - несколько смутился Ганыка. - Так ее называли в нашем доме... Ведь это когда было!

- Давновато, - согласился Кологойда. - А теперь вы ее видели только один раз?

- Нет, дважды... По приезде я пошел утром посмотреть наш бывший дом... На пепелище, так сказать, - криво усмехнулся Ганыка. - Там меня увидела старуха.

Она почему-то начала креститься и бросилась бежать.

Я ее не узнал, конечно, и тут же ушел в лес.

- А потом узнали?

- Нет, и потом не узнал, она сама сказала. Когда мы столкнулись в лесу, она упала на колени и начала умолять, чтобы я отпустил ее душу на покаяние... А зачем мне ее душа?

- До души мы сейчас дойдем, - сказал Кологойда. - Известно, что Лукьяниха говорила про старого барина, а когда вы уезжали, вы, извиняюсь, были пацаном, таким она вас и помнила... Значит, никак вы для нее не старый барин. Может, она вас за отца принимала?

- Не думаю, - покачал головой Ганыка. - Я не похож на своего отца. Когда я подрос, отец говорил, что я вылитый портрет деда. Вот его прислуга и называла Старым барином... Таиска... я хотел сказать Таисья, вообще вела себя как-то странно. Можно подумать, что у нее...

- Не все дома? - подсказал Кологойда.

- Похоже на то... Может, она вообразила, что я - это не я, а мой дед, который явился с того света... Я же, как вы знаете, приехал из Нового Света, но отнюдь не с того света... - Натужной шутке никто не улыбнулся. В конце концов, спросите у нее самой!

- Трудновато, поскольку Лукьяниха, она же бывшая Таиска, вчера померла.

Лицо Ганыки потемнело и снова стало жестким и напряженным.

- Так вы подозреваете...

- Я ничего не подозреваю, поскольку установленный факт, что вы из Ганышей не отлучались, а старуха померла своей смертью далеко отсюда и на глазах у людей... И тем людям она наказала, чтобы узелок ее обязательно передать Старому барину в Ганышах...

Ганыка вскочил.

- Минуточку! Поскольку, кроме вас, другого барина в Ганышах нету, стало быть, передать надо вам. Как видите, я в кошки-мышки с вами не играю. Только прежде, чем перейти до этого дела, мне нужно понять, как все произошло. Вот вы и расскажите сначала, как там было с Лукьянихой.

- Пожалуйста, я не делаю из этого тайны. Я даже не предполагал, что Таиска до сих пор жива, и, конечно, не узнал ее. Из бормотания старухи я понял, кто она и что она сохранила наши семейные реликвии... Уезжали мы в страшной спешке, и отец забыл о них, но потом всетаки спохватился и наказал Таисье любой ценой сберечь...

- Что ж то за реликвии такие?

- Ничего ценного! То есть, конечно, ценное, но только для нашей семьи они передавались от поколения к поколению. Это кое-какие бумаги и простое железное кольцо... Таиска сказала, что бумаги у кого-то на хранении, а кольцо она продала, но человека, купившего кольцо, знает. Я дал ей сто рублей, чтобы откупить кольцо обратно. Никакой цены для постороннего человека оно иметь не могло, и я полагал, ста рублей более чем достаточно.

- Что ж, все, как говорится, собралось до купы...

Вот только с колечком не получилось. Как видно, Лукьяниха не понадеялась, что товарищ директор продаст такую историческую и воспитательную ценность...

- Разумеется! - горячо подтвердил Аверьян Гаврилович, не обратив внимания на Васину иронию. - Оно внесено в инвентарную опись!

- И потому, - продолжал Кологойда, - Лукьяниха подговорила одного балбеса, чтобы тот кольцо выкрал.

А тому не удалось - поймали. Только если б и удалось, вам от этого радости никакой, поскольку в музее была выставлена подделка...

- Дубликат! - мягко, но внушительно поправил Аверьян Гаврилович.

- Так я и говорю - копия. Настоящее кольцо пропало во время войны... Так вот, Лукьяниха видела, что балбеса того заштопали, как видно, испугалась, что прихватят ее тоже, и заторопилась домой, чтобы остальное поскорей отдать Старому барину. - Кологойда с трудом вытащил из планшета сверток в холстине. - Даже автобуса, понимаете, не стала ждать, чесанула пешком, а это, между прочим, кусок для хорошего марш-броска...

Я, конечно, не доктор, но, по-моему, от всех этих переживаний и перегрузки старуха и померла... Так вот, первым делом, остались при ней сто рублей, про которые и вы говорили...

Пауза длилась не более секунды.

- Нет, нет, - сказал Ганыка, - я не претендую на эти деньги - я ведь их все равно отдал... А если уж так получилось, пусть пойдут на ее похороны, что ли...

- Вот и я так думаю, - с явным удовлетворением сказал Кологойда. Как-никак она для вас старалась, пускай хоть после смерти наградные получит... Ты, Иван Опанасович, оформи такую бумагу - передаются, мол, на похороны гражданки Прокудиной Т. Л. найденные при ней сто рублей, и под расписку отдай хозяйке Лукьянихи.

Везти тело из Иванкова, то-сё - деньги пригодятся... Бумагу потом отдашь мне, к делу. Теперь, значит, остается то, что Лукьяниха просила передать старому барину...

И тут такое дело, гражданин Ганыка. Конечно, если бы старуха вам отдала, вы могли бы это шито-крыто увезти...

Минуточку! Минуточку! Я понимаю - таможенный досмотр и всякое такое... Это - их дело. Но раз эти вещи попали ко мне, а я - не Лукьяниха, то я, извиняюсь, обязан посмотреть, что оно такое и не будет ли это нарушением интересов государства. А поскольку я в этих делах не шибко разбираюсь, то в качестве эксперта по старинным вещам пригласил товарища Букреева. Давайте, товарищ директор!..

Аверьян Гаврилович подсел к столу, торопливо, но бережно развернул холстинку, внимательно осмотрел толстую квадратную книжку, переплет и срезы и только потом поднял крышку переплета. Сверху лежала сторублевка, под нею несколько листков бумаги. Купюру Аверьян Гаврилович, не глядя, отдал Кологойде, вынул узкие исписанные листки бумаги.

- Так, так, так... Бумага пожелтела, но, знаете, не такая уж старая... - несколько удивленно сказал он. - Довольно гладкая. Ага, вот в верхних правых углах оттиск какой-то печати. Разобрать, конечно, ничего невозможно... Ну, такие оттиски довольно часто делали на штучных изделиях, на альбомах, например, иногда по заказу владельца, иногда сами книготорговцы. Чернила, несомненно, старинные, из чернильных орешков, когда-то были черные, теперь стали коричневыми, выцветают, выцветают... Да, а вот это жалко! Один срез пострадал - очевидно, листки откуда-то небрежно вырваны... Почерк явно старческий, старательный, с росчерками, но обращение с правописанием слишком свободное, со знаками препинания и того более... Однако посмотрим...