Чайна Мьевилль - Вокзал потерянных снов

Айзек посмотрел на Дерхан. Его тронул грустный, усталый тон.

— Зачем Ткач нас сюда притащил? — Она скривилась от боли. — Зачем изувечил и вырядил зачем? Меня почему не вылечил? — Она зло смахнула слезы боли.

— Дерхан, — вздохнул Айзек, — откуда же я могу знать?

— Взгляни-ка. — Шмыгнув, она протянула ему мятую, отвратительно пахнущую газету.

Он помедлил и взял, кривясь от отвращения, мокрую грязную бумагу.

— Что тут? — Айзек расправил газету.

— Пока мы очухивались, она приплыла по одному из этих туннелей. Корабликом была сложена, — искоса взглянула на него Дерхан. — А плыла против течения, между прочим.

Айзек вгляделся. Средние страницы дайджеста, Нью-кробюзонского еженедельника. По дате в верхнем углу — 9 тэтиса 1779 года — он понял, что газета вышла этим утром.

Айзек пробежал взглядом скромную подборку статей, непонимающе покачал головой:

— Чего я не заметил?

— А ты взгляни на письма в редакцию, — подсказала Дерхан.

Он перевернул лист. Вот оно, второе письмо. Такой же напыщенный стиль, как и в других, но содержание абсолютно непохожее. Айзек читал, и глаза лезли на лоб.

Дамы и господа!

Прошу принять мою искреннюю похвалу — ваше искусство плетения безупречно. Дабы вы смогли беспрепятственно продолжать свою работу, я взял на себя смелость оказать вам услугу, вызволить из неблагоприятной ситуации. Но сейчас обстоятельства требуют, чтобы мы расстались, — увы, далее сопровождать вас я не могу. Несомненно, по истечении недолгого времени мы встретимся вновь, а пока прошу учесть, что один из вас, тот, чей случайный животноводческий эксперимент поставил город в столь неприятное положение, способен привлечь к себе внимание сбежавшего питомца.

Убедительно прошу вас не прекращать столь хорошо удающегося вам плетения, поклонником какового я являюсь.

Айзек медленно перевел взгляд на Дерхан.

— Одни боги знают, что об этом подумают остальные читатели дайджеста, — севшим голосом проговорил он. — Н-да, силен паучище…

Дерхан кивнула, вздохнув.

— Как бы я хотела понять, что происходит… — грустно произнесла она.

— Никогда не поймешь, Ди, — твердо сказал Айзек. — Никогда.

— Айзек, ты ученый, — заговорила она раздраженно, — ты должен хоть что-нибудь кумекать в этой чертовщине. Я тебя прошу, попробуй разобраться, что он хотел нам сказать…

Айзек не стал спорить. Перечитал письмо и порылся в памяти. Досадно, там находились лишь жалкие клочки информации, связанной с Ткачами.

— Он просто пытается усовершенствовать сеть, делает все, что для этого необходимо… — Случайно взгляд Айзека упал на рану Дерхан, и он поспешил отвести глаза. — Понять это невозможно, он же думает совсем не так, как мы. — И тут к Айзеку пришла интересная мысль. — А может… может, именно из этих соображений исходил Рудгуттер? Когда решил с ним договориться? Если у Ткача не такой разум, как у нас, то он, возможно, непробиваем для мотыльков… Отличная охотничья собака…

«Рудгуттер потерял над ним контроль, — вспомнил Айзек вопли мэра. — Ткач больше не выполняет его приказы».

Он снова принялся читать напечатанное в дайджесте письмо.

— Вот это место, насчет плетения, — размышлял вслух Айзек, покусывая губы. — Это про мировую паутину, точно. Стало быть, ему нравится то, чем мы занимаемся, гм… как мы плетем. Потому-то он и вытащил нас, наверное. А дальше… — Пока Айзек читал, лицо перекашивалось от страха.

— О боги! — воскликнул он. — Кажется, это про то, что случилось с Барбайл.

Дерхан, плотно сжавшая губы, неохотно кивнула.

— Что она говорила, помнишь? «О боги всеблагие, он меня нашел!..» Когда был у меня личинкой, наверняка запомнил мой запах! Наверное, я его все время соблазнял своим разумом… и вот теперь почуял! Он на меня охотится!..

Дерхан посмотрела на него в упор.

— Теперь тебе от него, Айзек, не отвязаться, и нам придется его убить.

Она сказала «нам». Он благодарно кивнул.

— Прежде чем начнем строить планы, — продолжала она, — надо кое-что уладить. Разгадать одну загадку. — Она кивнула на другой проем, по ту сторону темной комнаты. Айзек с интересом вгляделся в грязную мглу. И как будто увидел неподвижный силуэт.

Он сразу вспомнил удивительное происшествие в помещении бывшего склада.

Участилось дыхание.

— Он не желает иметь дела ни с кем, кроме тебя, — сказала Дерхан. — Мы, когда его здесь обнаружили, хотели задать пару вопросов, но он никак не отозвался. Похоже, тебя ждал.

Айзек полез с уступа.

— Тут мелко, — сказала Дерхан.

Он соскользнул в холодную густую грязь канализации. Оказалось — по колено. Ни о чем не думая, он двинулся в жиже, постарался не чувствовать густой вони, растревоженной его ногами. Побрел в хлюпающем супе из дерьма и мочи к противоположному тоннелю.

Когда приблизился, темный обитатель неосвещенного проема заурчал и выпрямил, как мог, свое избитое тело. Он едва умещался в тесной дыре.

Айзек сел рядом с чистильщиком, стряхнул грязь с туфель. Повернулся и велел с напряженным, голодным интересом:

— А ну-ка, дружок, выкладывай, что происходит. Начни с того, почему меня предупредил.

Глава 35

Ягарек ждал в сыром кирпичном подвале у станции Траука.

Он грыз краюху, жевал мясо, без слов выпрошенное у мясника — просто высунул из-под плаща дрожащую руку и получил еду. Голова при этом оставалась под капюшоном. Он зашаркал прочь — ноги тоже были замаскированы лохмотьями. Ни дать ни взять — старый усталый человек.

Лучше всего скрываться под личиной человека, чем показывать всем, что ты — покалеченный гаруда. Он ждал во мгле, там, где его оставил Лемюэль. Укрываясь в густых тенях, он мог следить за церковью часовых богов, за всеми входящими и выходящими. Уродливое строеньице, фасад размалеван рекламными слоганами — раньше здесь был мебельный магазин. Над дверью вычурный бронзовый хронометр, каждая цифра переплетена с символами отвечающего за этот час бога.

С часовой религией Ягарек был знаком, в Шанкелле ее исповедовали многие люди. Он бывал в храмах, когда его ватага приходила в город торговать. Как давно это было? За несколько лет до того, как он совершил преступление.

Часы ударили один раз, и Ягарек услышал завывающие голоса. Это гимн Саншада, солнечного бога, исторгался через битые окна. Здесь его пели истовее, чем в Шанкелле, но далеко не так искусно. И трех десятилетий не прошло с тех пор, как религия пересекла Скудное море, — видать, все ее тонкости потерялись в пучинах между Шанкеллом и Миршоком.