Александр Казанцев - Донкихоты Вселенной

- То-то я вдруг вспомнил про Дон Кихота, про сонет Весны Закатовой и не мог понять, с чего это.

- Как тут не понять, - вмешался Федоров. - Люди знают, что можно взглядом стаканы по столу катать, а в минуту высшего нервного напряжения передавать за тысячи километров свое возбуждение близкому человеку. Еще Циолковский говорил, что нет семьи, которая не знала бы такого горького или радостного общения.

- Верно Федя угадал! Почувствовал я Никитино волнение, а потом и вызов на браслете принял.

- Долгое время тормозом науки было суждение: "Того, что я не понимаю, в природе не существует", - мрачно закончил Федоров.

- Братцы-хлопцы, кончаю сеанс. Стражники ко мне подходят, - прошептал Бережной, отнимая руку от лица.

Стражники в латах приближались к Джорданию Брунию, приняв его за беглого монаха, но когда удостоверились, что имеют дело с профессором из Карбонны, предложили проводить его.

Бережной благодарно отказался, заявив, что полагается на защиту Всевышнего.

Латники молча поклонились.

Ночью в своей одинокой келье с нависшим сводом Джорданий Бруний впервые не смог уснуть. Все снова и снова прикладывал он браслет к уху, но сеанс связи закончился.

А наутро состоялась его заключительная лекция.

Он стоял на кафедре перед обожающими его студентами, и могучий бас его гремел на всю аудиторию, отдаваясь под сводчатым потолком:

- Дорогие мои мальчишки, вернее, юноши, которые уже завтра отпустят усы. Я смею надеяться, что за год мы сдружились. Во всяком случае, мне будет трудно расстаться с вами, как с родными. И я хочу, чтобы после прощального слова моего вы вернулись в свои семьи уже другими людьми.

Он переждал, когда утихнет взволнованный ропот, и продолжал:

- Представьте себе, что действия ваши, да и всех людей Землии, ничем не ограничиваются. Я старался сделать каждого из вас сильнее. Но допустимо ли, чтобы всякий, кто сильнее другого, безжалостно убивал первого встречного?

Крики протеста послышались из аудитории.

- Вы правы, друзья! Род человеческий быстро бы угас. Даже волки не загрызают друг друга. Они, как и львы или другие хищники, охотятся лишь на иных, чем они, зверей. А вот человек... - Бережной ощутил мгновенно наступившую тишину и взорвал ее словами: - А вот человек охотится на себе подобных. И убийства на войне гордо выдает за подвиги. И вам сие внушали с детства. А ведь это прямо противоречит заветам божественного Добрия, которого все вы чтите. Увы, заветы эти остались пока лишь в церковных песнопениях и, по существу, забыты. Божественный Добрий через Гиблию призывал к отказу от любых убийств, равно как соседа по улице, так и соседнего народа. И вам, дорогие мои юноши, следовало бы посвятить себя призыву отвергнуть любое оружие убийства. Сегодня умельцы, совершенствуя луки, создают арбалеты, снабжают стрелы горящими наконечниками, чтобы поджигать чужие дома и селения. Разве это не разбой? Но завтра безумцы в угаре жажды уничтожения себе подобных овладеют молниями - яркими, как десять тысяч солнц, чтобы обрушить их на густо населенные, несчастные города. И наказ вам мой не допустить этого ныне и в грядущем. Понять, что долг рыцаря, его подлинная доблесть, его истинная честь состоит в том, чтобы уберечь человечество от всеобщей гибели, положить конец всякому насилию, в какую бы форму оно ни облекалось. "Не наноси вреда себе подобному, как самому себе!" - вот что должно стать девизом жизни каждого из вас!

Тогда-то и произошел в Карбонне невероятный случай.

С места вскочил еще безусый молодой человек в роскошной одежде, опоясанный мечом в дорогих ножнах, и крикнул в лицо учителю:

- Подло учить рыцарских сыновей отказу от рыцарской чести, топтать их доблесть, превращать их в презренных трусов!

Студенческая аудитория зашумела. Назревал скандал.

Дерзкий юнец был Неккием, сыном тритцанского герцога Ноэльского, внуком царствующего короля Великотритцании Керния III.

Он нагло подошел к сошедшему с кафедры Джорданию Брунию, едва доставая ему до плеча.

- Дорогой юноша, - спокойно произнес тот. - Твоя запальчивость понятна, но чужда основам человеческого сосуществования бок о бок друг с другом.

- А я не собираюсь существовать бок о бок с воплощением трусости, недостойный профессор!

- Бездумные слова не могут оскорбить разумного, - мягко ответил Джорданий Бруний.

- Что? Обозвать меня глупцом? - завопил зарвавшийся юнец. - Меня не остановит, что я вдвое меньше ростом, поскольку трусость низводит даже великана до уродства презренного карлика! И я не страшусь бросить ему вызов на поединок. - И Неккий схватился за свой тонкий юношеский меч в нарядных ножнах с золотыми звездами, венчающими вверху рукоятку, а внизу ножны.

- Я не уклоняюсь от твоего вызова, хоть не хотел тебя оскорбить. Но, как видишь, я безоружен.

- Я брошу тебе свой меч, возьму другой, потяжелее, чтобы разрубить доспехи, в которые дозволю тебе облечься. Защищайся!

- Я возьму твой меч, юноша, но надевать доспехи не стану.

- Тогда хоть пожалей свою сутану. Поражая тебя, мне придется ее попортить. Лучше пади скорее ниц передо мной! - издевательски выкрикивал внук тритцанского короля.

- Моя сутана останется цела.

- Рассчитываешь убить меня раньше, чем я нанесу удар? Таков твой лживый призыв отказаться от силы!

- Я убеждал отказаться не от силы, а от убийств. Но твой меч беру.

- Хватай! Я не струшу! Приму бой здесь, в аудитории, без кольчуг!

Бережной поймал на лету брошенное ему оружие.

- Благодарю за возможность дать студентам прощальный урок, - сказал он, снова поднимаясь на кафедру.

Взойдя на нее и не обнажив меча, Бережной поднял его над головой.

Все, затаив дыхание, ждали, что он сойдет сейчас с кафедры, чтобы перед всеми проучить чванливого забияку. Но тут и произошло нечто невероятное.

Не вынимая меча из ножен, напрягши натренированные мышцы, земной богатырь согнул затрещавший меч вместе с ножнами и свернул его у себя над головой в кольцо так, что верхняя звезда рукоятки соприкоснулась с нижней золотой звездой ножен.

Все ахнули.

Бережной сошел с кафедры и вежливо передал задиристому юнцу его свернутое в кольцо оружие, признеся при этом странные слова:

- "И звезда с звездою говорит".

Никто из студентов, конечно, не понял смысла строчки великого поэта родины великана-профессора. Да и на родной Земле мало кто знал о причудах Михаила Лермонтова, который порой задумчиво завязывал кочергу узлом, не подозревали столь необычной физической силы у певца Красоты и Печали, страдающего от своей нескладной, как ему казалось, внешности.31

Ошеломленный Неккий непроизвольно спросил: