Геннадий Гор - Электронный Мельмот

-Совпадение, - прервал я его, - простое совпадение. Вы еще ищете доказательства? Но стали ли бы вы их искать всерьез, если бы кто-нибудь усомнился в вашей собственной реальности? Не ищите. Все равно вам не удастся убедить меня, что я самозванец или шутник. Так кто же вы такой?

- А кто вы?

- Я астробиолог и писатель. Каждый читатель это может удостоверить. А кто может удостоверить, что вы не Ларионов, а тот, другой, кто возник вместе с игрой моего воображения? Кто это может удостоверить?

- Удостоверить? - повторил я. - Моя память. Ведь в, памяти начинаются корни, истоки каждой личности, каждого "я". Откуда бы я мог знать все, что я познал и пережил до того, как прилетел на Землю?

- Могли вообразить.

- Нет, воображение и память - это не одно и то же. Я помню свое детство и юность. Они прошли не здесь, на Земле. Тысячи событий и обстоятельств хранятся в моей памяти. Вообразить можно вещь и даже чувство, но нельзя вообразить отца, мать, братьев, сестер, дедушку с бабушкой, создать из небытия тех, кто создал тебя. Как сейчас я вижу дом, через порог которого я впервые переступил.

- Где же этот дом?

- За много световых лет отсюда. У ворот текла река. А у окна стояло дерево. Возможно, оно и сейчас стоит там и ждет моего возвращения. Милое дерево моего детства. С его ветвей впервые для меня свистела птица. Я много бы отдал, чтобы еще раз услышать ее свист.

- То, о чем вы рассказываете, могло случиться и на Земле. Тут тоже есть дома, реки и деревья, на ветвях которых поют птицы.

- Вы хотите, чтобы я вспомнил то, чего не может быть на Земле? Но Дильнея очень похожа на Землю.

- Да! - перебил он меня, словно утеряв нить нашего разговора.-Меня не раз упрекали критики и читатели за это. Они обвиняли меня в бедности воображения.

- При чем же здесь вы? - холодно сказал я. - Дильнея - действительность, она бесконечно реальнее вас и ваших читателей. Вас не было на свете, а она существовала, вас не будет, а она будет продолжать свое бытие.

- Но вспоминайте, вспоминайте, - опять перебил он меня. - Пока еще вы не вспомнили ничего такого, что могло бы переубедить меня.

- Я вспоминаю не для того, чтобы вас переубедить.

- А для чего?

- Для того чтобы самому понять и почувствовать нечто существенное... Бальзак - а никто из земных писателей не понимал лучше его зависимость человека от среды, - Бальзак как-то сказал: "Обо всем этом трудно составить себе понятие людям, скованным законами времени, места и расстояния". Это очень сильно сказано! Как по-вашему?

- Бальзак сказал это в ту эпоху, когда люди передвигались на лошадях.

- Тем удивительнее. Значит, он предвидел возможность победы над законами времени, места и расстояний!

- Эти законы остались незыблемыми.

- Для вас, земных людей. Дильнейцы же сумели освободить себя от их власти. Если бы это было не так, я бы не сидел в этом номере гостиницы вместе с вами.

- Опять вы принялись за свое! Упрямец! Вы вообразили себя Ларвефом, космическим странником. Я начинаю догадываться. Может, это психологический эксперимент. Может быть, вам захотелось узнать, как чувствует себя человек, находящийся вне власти з аконов времени, места и расстояния? По выражению вашего лица я чувствую, что я угадал.

- Если вы наблюдательны, как все представители вашей профессии, вы должны были бы заметить, что выражение моего лица слишком часто меняется.

- Я заметил. Но что из этого? Вы, по-видимому, очень впечатлительный человек.

- Прежде всего я не человек!

Гость рассмеялся:

- Меня восхищает ваше упрямство. Мы уже почти договорились. Я угадал, что вы психолог, поставивший на самом себе интересный опыт. А вы опять за свое... Вернемся лучше к вашему опыту. Меня он очень заинтересовал. Действительно, что должен чувствовать индивид, освобожденный от законов времени и пространства?

- Индивид? Вы употребили это слово не случайно. Значит, вы уже наполовину согласились с тем, что я не человек. Благодарю за маленькую уступку, но вам нужно сделать еще одно усилие и поверить в то, что я дильнеец.

- Ну, что ж, - сказал он. - Я готов и на это... Я понимаю. Вам легче осуществлять свой эксперимент, если вам удалось убедить себя, что вы Ларвеф. Я не буду возражать. Я готов вас слушать.

Я рассмеялся, рассмеялся искренне, от всей души.

- Значит, вы хотите, чтобы я усомнился в своей реальности? Дорогой мой, уж не вы ли мне подарили мое прошлое, всю мою жизнь, мой опыт, мои радости и страдания? Нет, давайте уж поговорим по душам. Я тоже хочу задать вам один вопрос. Откуда вы узнали о существовании Дильнеи и догадались, что существую и я? По правде говоря, это противоречит логике и здравому смыслу.

- Я все придумал.

- И вы хотите, чтобы я вам поверил? Шутник. Или еще точнее - игрок. Я возвращаю вам это ваше слово. Перестаньте разыгрывать меня. Говорите правду. На Дильнее правду ценят не меньше, чем на Земле.

- У правды есть одна особенность. Она одна. На свете не может быть двух правд. Правда одна.

Он вдруг замолчал. Потом поднялся с кресла, простился и вышел.

На этом кончился наш странный разговор.

Я не человек. Подобно Мельмоту, я в несколько мгновений могу очутиться, где мне угодно. По существу, каждый дильнеец - это Мельмот или гетевский Фауст. Человек, не знающий смерти, уже не человек. Наследственно-информационная память, подсказывающая молекулам и клеткам моего организма их сокровенное бытие, их верность себе, не боится энтропии, называемой людьми старением. Я буду вечно молод. Но еще Бальзак догадался, что это означает.

Что же это означает?

Сейчас объясню.

Человек, победивший бренность, независимый от законов времени и старения, уже перестает быть человеком.

Клетки и молекулы не стареют. Но как быть с памятью?

Разве она безгранична? Разве сможет этот новый, нестареющий человек носить с собой или в себе все свое прошлое, которое будет длиться тысячелетиями?

На этот вопрос я не могу дать точного ответа. Ведь я живу всего триста пятьдесят лет. Обождите.... Когда-нибудь я отвечу. Ведь я нахожусь еще в начале своего длинного пути. Дильнейская наука сравнительно недавно узнала, как остановить мгновение и устранить энтропию из жизни молекулярной и клеточной информации. Но никто не догадывается об этом, и меньше всех Вера.

Вера! Она все еще настаивает на том, что знала меня раньше. Она убеждена в этом и хочет убедить меня.

- Ты помнишь, Коля, - спрашивает она меня, - как мы с тобой ночевали на берегу Телецкого озера у рыбацкого костра?

- Это давно было?

- Три года назад.

- Только три года? А я помню и то, что было триста лет назад.

- Нас с тобой тогда не было.

- Тебя не было. А я был.

- Ты, конечно, шутишь, Николай!