Владимир Ильин - Зимой змеи спят

Это «чуть-чуть» длилось почти полтора часа. Рувинский успел выпить уже третью чашку кофе и посмотреть какой-то фильм по голо, как вдруг выяснилось, что его Ружка-Стружка проголодалась, как волк, и тогда он нацепил на себя передник и отправился на кухню. Можно было, конечно, поручить приготовление ужина кухонному автомату, но он знал, что Ружина терпеть не может пищи, не приготовленной человеческими руками. В этом, как и во многом другом, она была страшной консерваторшей… консерватором… или как там правильно?..

Вообще-то ему действительно было уже пора ехать, но он сегодня почему-то тянул время. Было у него какое-то скверное предчувствие, что ли, хотя беды ни с какой стороны ждать вроде бы не следовало…

Они уже заканчивали ужинать, болтая о том, о сем и уже не вспоминая ни о каком резиденте и ни о каком Четверике-Букатине, и ни о какой Ассоциации и ни о каких заданиях, как вдруг будто сам черт потянул Рувинского за язык.

— Слушай, Руж, — неожиданно для себя сказал он, — а ты не боишься, что ты тоже в списке у этого ликвидатора и что в один прекрасный день он нагрянет к тебе и предъявит счет?

Она даже жевать перестала. Потом медленно-медленно отодвинула тарелку.

— Да ты что, Валера? — сказала она, становясь вдруг бледной-бледной. — Как у тебя язык-то поворачивается задавать мне такой вопрос?!.. Да я… Я же этих сволочей ненавижу больше всего на свете и всё делаю для того, чтобы им тут хуже стало, а раз так, то зачем Ассоциации меня убирать, зачем?!..

Он отвел в сторону свой взгляд. Действительно, это называется: ляпнул, будто в лужу… Уж кто-кто, а Ружинка может быть на этот счет спокойна. Ей вообще за ее бешеную преданность делу Ассоциации какую-нибудь медальку полагается дать…

— Да не волнуйся ты, Ружка, — стараясь говорить как ни в чем не бывало, сказал он вслух. — Ну нет, так нет… Я просто так… Думаю: а зачем тебе портрет этого парня в своем компе хранить? Боишься, значит, его, раз хочешь наизусть выучить физиономию этого супермена…

— Дурак же ты, Валерочка! — в сердцах сказала Ружина. — Ну, почему я должна его бояться, почему? Я же никого из наших не предавала, работала на совесть… Да просто так я его портрет храню, просто так, на всякий пожарный случай. Вдруг нас с ним судьба сведет, и тогда…

— И тогда ты ему отдашься как своему любимому герою, — с ехидцей предположил Рувинский.

Это уже было слишком, но он понял, что сегодня переборщил с иронией, лишь тогда, когда Ружину понесло.

Да, крикнула она ему в лицо. Да, такому мужчине не грех и отдаться, потому что, в отличие от некоторых интеллигентных нытиков, он единственный, кто делает свое дело, и делает это хорошо, несмотря на тот каждодневный риск, которому подвергается. Если бы каждый из нас выполнял свои обязанности как положено, то и не нужно было бы посылать сюда таких настоящих мужиков!.. Просто не надо забывать, что мы сюда не загорать и не прохлаждаться прибыли, а работать в тылу врага и что от того, как мы здесь будем работать, будет зависеть судьба всего мира — в первую очередь, нашего… Если мы будем работать честно, то наши родные и близкие смогут избежать несчастий и бед, болезней и… и смерти!..

Голос Ружины предательски задрожал, и Рувинский знал, почему…

Больше пятидесяти лет назад Ружина Яхина, один из лучших офицеров-аналитиков Министерства внутренних дел, вышла замуж за человека, которого очень любила. Они прожили вместе всего три года — три счастливых года. К сожалению, а, может, и к счастью, дети у них не получались, и врачи, когда они обратились к ним, только бессильно развели руками… Потом муж Ружины стал жаловаться на какое-то странное недомогание. С каждым днем ему становилось все хуже и хуже, хотя от капитального обследования он неизменно отказывался с нарочитой бодростью.

Видимо, внутренне он уже понимал, что безнадежен… Когда ему стало совсем невмоготу, и его положили в больницу, то лечащий врач пригласил Ружину в свой кабинет и, не особенно подбирая слова, с жестокой честностью сказал: «Рак четвертой стадии… Мужайтесь, ничего уже сделать нельзя. Только наблюдать и колоть наркотики… до тех пор, пока он не привыкнет к дозе, и тогда придется делать его наркоманом до последних дней жизни». Ружине показалось, что пол уплывает из-под нее, и она упала бы в обморок, если бы ей не стыдно было показать свою слабость этому капитулянту в белом халате. «И что вы предлагаете?», спросила она, не слыша своего голоса, и врач пожал плечами: «А что тут можно предложить? Вы же не согласитесь, чтобы я ввел ему в вену яд»…

Она не помнила, как вышла из этого страшного кабинета, в голове ее билось только одно: «Не может быть, не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать!»..

Тут ее и перехватил человек — тоже в белом халате, но, как вскоре выяснилось, к больнице никакого отношения не имеющий. Представившись уполномоченным некоей Ассоциации, неизвестный предложил Ружине… спасти своего мужа. Как? Очень просто!.. Никто не знает, как можно лечить раковые заболевания. Но это — сейчас, в нашем мире… А, как по-вашему, лет этак через пятьдесят, ученые отыщут надежный способ? Возможно?.. Что ж, вот и отправляйтесь туда, чтобы переправить нам оттуда рецепт борьбы с неизлечимым недугом, и тогда ваш муж будет спасен.

Только — услуга за услугу!.. Вы же понимаете, что мы не можем тратить безумное количество энергии только ради того, чтобы вы могли добыть в будущем нужные вам сведения и вернуться обратно. Придется поработать некоторое время, отправляя нам еще кое-какую информацию… ведь вы же привыкли работать с информацией, не так ли?.. а потом мы благополучно вернем вас обратно — так, чтобы вы своими глазами могли видеть выздоровление вашего супруга…

Ружина вдруг замолчала и уставилась на Валерия так, будто видела его впервые.

— Что? — испуганно спросил он. — Что ты так смотришь на меня?

Бывшая милиционер, а теперь — сотрудница Информария взирала на Рувинского, как живое воплощение больной совести.

— Валера, — вдруг тихо сказала она, и по позвоночнику Рувинского вновь пробежал странный холодок, — скажи, а почему ты так подумал про меня? Ты что, тоже боишься?.. Значит, и ты?..

Слов у нее явно не хватало, но Рувинский понял смысл ее вопроса. Он опустил взгляд в свою тарелку и принялся преувеличенно спокойно резать мясо. Тишина сгущалась в маленькой кухоньке почти зримо, и надо было не дать ей сделаться совсем густой, иначе она могла превратиться в стену между ними.

— А если и так, то что? — спросил, с трудом двигая губами, он. — По-твоему, я тоже предатель?

— Но почему? Ради чего ты это делаешь?

Глаза у Ружины сделались огромными и пустыми. А губы еле-еле шевелились на бескровном лице. Валерий отложил вилку и нож и откинулся на спинку стула.