Офелия и янтарные хроники - Мехтильда Глейзер

или что-то в этом роде. Никто, вероятно, не догадывается, что время обычно ускоряется на автострадах, а пробки возникают, когда поток времени затормаживается.

– Ага, – сказала я, глядя на хлопья пыли на скатерти. Интересно, я правильно всё поняла? – Эта пыль – время?

– Да. – Жак кивнул. – И ты, как и мы, одна из немногих, кто может его увидеть и направить. Наша семья принадлежит к потомкам знаменитой Янтарной линии, среди которых эта способность веками передавалась из поколения в поколение. Но не каждый из наших потомков становится этаким sans-temps, неподвластным времени, Вневременны́м, понимаешь? Нередко дар пропадает на несколько поколений, прежде чем снова проявиться. То, что и Грета, и ты оказались в числе избранных, поистине необыкновенно.

Грета! Я охнула.

– Так вот почему вы нас сюда привезли? – тихо спросила я. – Потому что мы видим время?

У меня немного закружилась голова, но я быстро вспомнила свои тренировки по выживанию. Мой мир только что перевернули с ног на голову, но я не запаниковала. Сначала я всесторонне оценила ситуацию и только после этого задумалась, есть ли смысл паниковать. Ха!

– Потоки времени могут стать бурными, иногда они выходят из берегов, иногда внезапно образуют заторы. Мы, люди без времени, стараемся держать их в узде, чтобы не нарушить равновесия в мире, – продолжала объяснять тётя Бланш, а я тем временем сосредоточилась на дыхании: вдох – выдох, вдох – выдох…

– И… итак, – заикаясь, выговорила я. – Допустим, у меня действительно есть этот… дар… Почему я вижу время только последние несколько дней? И почему Грета мне об этом не рассказала, ведь она, очевидно, уже давно в курсе?

– Учёные до сих пор об этом спорят, – сказал дядя Жак. – Способности Вневременны́х проявляются у всех по-разному: одни распознают потоки с детства, другие – только в возрасте пятидесяти или шестидесяти лет. В нашей семье считается, что мы воспринимаем время подсознательно с самого рождения, но нашим чувствам нужны годы, чтобы достаточно обостриться и осознать происходящее.

Другие, однако, считают, что это связано с геном, который сначала должен достичь определённой зрелости, чтобы раскрыться в наших клетках, и что мы, так сказать, поднимаемся над временем только в определённый момент нашей жизни. – Дядя Жак отхлебнул красного вина. – Однако, на мой взгляд, эта дискуссия праздная и бессмысленная.

Ну а на мой – мои собеседники попросту сошли с ума. И вся эта история была сплошным безумием.

– Почему вы называете себя людьми «вне времени», если можете видеть время? – спросила я, потому что это казалось мне самым нелогичным.

– Те, кто в состоянии увидеть, где именно время течёт потоком и как это происходит, могут находиться и задерживаться в любой точке внутри и вне потоков. Мы в некотором роде отстраняемся от произвола течения времени и не попадаем в его ловушку, как остальные люди, которых мы называем «временны́ми», – путано ответила Бланш.

– Так вы путешествуете во времени или как? – спросила я.

Серьёзно? Путешествие во времени?

К счастью, тётя Бланш решительно покачала головой:

– Конечно, мы не можем путешествовать во времени. Однако вместе с ним – очень даже. К примеру, мне 138 лет, а Жаку в следующем месяце исполнится 217.

Так.

Передохнём.

«Бессмертие?» – раздался вопль где-то в глубине моего мозга. БЕССМЕРТИЕ?

– Но… – Я дышала так тяжело, что мои ноздри заметно раздувались. – Прошу прощения, но… Как?

По спине и между лопаток поползли мурашки. Может быть, разумнее сбежать из отеля и сесть на ближайший поезд до Берлина? С другой стороны, я так и не получила ответов на вопросы, возникшие в тот день, когда мы с папой направлялись на занятия по плаванию, и вдруг то дерево…

– Папа тоже был Вневременны́м, да? – отбросив колебания, спросила я.

Я ещё не договорила, а губы тёти Бланш уже сжались в тонкую линию.

– Нет, – твёрдо ответила она.

Нет? Я охнула.

– Значит, он не мог видеть пыль? Но тогда должно было произойти что-то из вашего мира…

Тётя Бланш покачала головой.

Я посмотрела на дядю Жака, который упрямо отводил глаза. В чём дело? К чему эти тайны? Я фыркнула.

– Тогда хотя бы скажите, где Грета! – потребовала я слишком резко, как вдруг вмешалась моя довольно молодая прапрабабушка:

– Давайте лучше успокоимся и для начала съедим по блинчику. – Повернувшись ко мне, она добавила: – Ты обо всём узнаешь, когда придёт время. Обещаю.

Накрашенными серебристым лаком ногтями Пиппа дотянулась до ниши кухонного лифта и достала блюдо с дымящейся сладкой выпечкой. Примерно половину угощения она сразу переложила на мою тарелку, на которой образовалась небольшая гора.

– Мы с мадам Розе́ это предвидели. Нельзя рассуждать о важном на голодный желудок. Надпись на свитере Офелии говорит о многом, вам не кажется? Мадам Розе́, кстати, тоже считает, что…

Тёмные глаза Пиппы вдруг стали большими и круглыми, она замерла и уставилась прямо перед собой.

– О, добрый вечер… – вздохнула она, но тётя Бланш её перебила:

– Пожалуйста, не сейчас. Ты же видишь, Офелии и так тяжело.

Тем временем дядя Жак наклонился ко мне и объяснил:

– В Первую мировую войну Пиппа работала на фабрике, где делали снаряды, и однажды несколько штук взорвались прямо перед ней и её подругами. С тех пор она немного не в себе. – Он понизил голос до шёпота: – Страдает паранойей, слышит голоса в голове – полный набор.

– Время от времени я делю это тело с духом покойной баронессы мадам Розе́, медиумом из девятнадцатого века, – с лучезарной улыбкой сообщила Пиппа. – И вот уже две недели эта добрая женщина предупреждает меня о твоём приезде, Офелия.

Я понятия не имела, что на это ответить.

– Ну, я же говорил, – пробормотал дядя Жак и покрутил указательным пальцем у виска.

Поскольку я и так была занята тем, чтобы не сойти с ума, то решила пока не обременять себя раздвоением личности других людей. Вместо этого я отрезала кусочек блинчика с апельсиновой начинкой, наколола его на вилку и отправила в рот. И сладость, как ни странно, оказалась самой настоящей и отняла последнюю надежду на то, что всё это мне снится.

– Мы с баронессой считаем, что тебе следует быть осторожнее. Остерегайся течений и ужасных когтей, которые тянутся к тебе…

– Пиппа! – одновременно воскликнули тётя Бланш и дядя Жак.

Я в замешательстве жевала блинчики, запивала их яблочной минералкой и понемногу разглядывала пыль, которая, казалось, ползла ко мне со всех сторон, выбиваясь из цветочных горшков и собираясь в маленькие лужицы на полу.

Остальные тоже занялись едой. Дядя Жак спросил, появились ли в овощной лавке корни петрушки,