Не буди Лешего - Юрге Китон

— Так вот же… — вдруг я додумался. — Ребёнок сидит перед тобой. Тишка! Сюда иди!

— Я не ребёнок, — промычал он, забираясь на лавку с моей стороны. — Что нужно делать?

Кажется, про кровь мою он не понял.

— Там где-то далеко, за многие земли отсюда, есть мальчик, примерно твоих лет, с ним связаться надо. У него в руках мой ножик охотничий. Так что мальчишка может тебя услышать.

Не спрашивая больше, что надо, Тишка сам чиркнул себе по ладони ножом и приложил ладонь к блюду. Я чуть не поперхнулся, но промолчал.

— Что-то надо говорить? — спросил малец, вглядываясь в блюдо.

— Нет, не надо, — Кощей тоже над блюдом наклонился. — Точнее, когда надо будет, ты поймёшь. Если ещё получится.

Кажется, у нас получилось. Мы увидели народу много, чьи-то ноги и спины. И забор высокий каменный, через щель в котором кто-то смотрел на… арену.

— Получилось, — Кощей вздрогнул и картина, что нам открылась в блюде, пошла рябью. — Тишка, мальца кличут Радогором. Попробуй у него спросить про матушку. Только не испугай. Ты сейчас видишь его глазами и нам показываешь. Сам не боишься?

— Нет, — прошептал Тишка, не отнимая ладонь от блюда. — Я… не уверен, но, кажется, он хочет перебраться через стену.

— На арену, что ли? — мы оба наклонились над блюдом.

— На арену… — Тишка замер, задержав дыхание. Потом зашептал. — Нет, не сюда, там, где выпускают из ворот, там можно выйти, там не следит никто.

— Ты что творишь? — Кощей зашептал тоже. — Ты ему подсказываешь?

— Он хочет выйти и не знает как, — Тишка оттолкнул Кощея свободной рукой. Кощей не сдвинулся, замер.

— Пробрался, кажись. Вон, картинка движется. Это Рада лежит на земле? — спросил я, вглядываясь. — Никак её сейчас зарубят.

— Малец к ней бежит, зарубят обоих, — выдохнул Кощей, по столу ударив. Снова рябь пошла.

— Ну-ка не маши руками, ты связь поддерживаешь. Я так понимаю, не один же Тишка?

— Твоя правда, — Кощей прикоснулся к блюду.

— Тишка, что он делает?

— К мамке бежит. Не мешайте мне, — шепнул Тишка. — Он меня слышит.

— Вы что разговариваете? — не понял я.

— Вроде того… Я смогу! — вдруг выкрикнул он. — Надо вниз падать. Падай! — крикнул он снова, вытягивая руку.

— Под меч! — Кощей взвыл.

— У него нож в руке. Кощей, бей! — я зарычал, схватив обоих. Кощей же схватил Тишку за руку, придавив её к блюду.

— Держи крепче, — не знаю, кому сказал он, а Тишка кивнул. Я ощутил волну от сильной отдачи.

— Он нож не выпустил, — ответил Тишка, выдохнув. Мы только что увидели, как от удара ножом по мечу, воина, который тот меч держал, далеко отбросило и доспехи его оплавило.

— Малец, у которого нож в руках, жив? — спросил Кощей у Тишки.

— Да, — кивнул мой сын. — Только… темнота теперь. Он больше не видит.

— Сознание потерял наверное, — объяснил Кощей. — Главное, живой? Боль в теле есть?

— Да, живой. Болит вот здесь, — Тишка показал на запястье. — И он не испугался.

— А ты испугался? — спросил я.

— Я нет. Мы оба не боялись, — ответил малец. — А что с дядей сталось, который отлетел?

— Вопрос хороший… — Кощей потёр руки.

— Этот дядя свой меч остановил. Насколько смог, — Тишка продолжал держаться за запястье.

Кощей посмотрел на меня.

— Леший, ты хоть представить можешь, сколько в нас в троих силы?

— Ну и что? — не понял я.

— Убили мы наверное его. Воина этого. Мужа твоей Рады убили.

Глава 42

— Ну а что бы мы сделали? Он зарубил бы сына на глазах у матери, а потом и её зарубил, — продолжил Кощей.

— Или нет, вон Тишка говорит, что воин остановил меч. Узнал, значит, семью свою.

— Может и узнал, а что ты предлагал делать?

— Да… всё правильно… — вздохнул я. — Хорошо хоть, что получилось вообще через такое расстояние ударить, да рукою ребёнка.

Тишка снова насупился. Не любит, когда его ребёнком называют.

Все трое долго сидели мы понурые. Я даже и забыл, что Тишке домой пора, к матери. Вот так оставишь его, а она там с ума начнёт сходить.

Тишка, может, из интереса больше, или как почувствовал что, прикоснулся к блюду снова. Замер над ним.

— Слышишь что? — спросил я.

Он только кивнул. Потом зашептал. Слух у нас с Кощеем хороший, и мы поняли, про что он разговаривает.

— С Радой? С матерью того мальчонки говоришь? — спросил я.

— С ней, — ответил за Тишку Кощей, он, колдовская морда, видимо, разговор контролировал.

— Ну, значит, оба живы, — я успокоился. Рада и сын живы, а за Родьку я не скажу, что сильно переживал.

Оставил Тишку ночевать у себя. Можно было, конечно, со стаей волков его домой отправить. Но не хотелось по ночи, всё ж таки лес, сплошь колдовское место, жадное до новой нечисти. И была небольшая вероятность, что опять с сыном Рады связаться получится.

Кощей улетел по своим царским делам, а среди ночи вернулся. Ворвался снова в дом ко мне, кость поганая, весь полыхая, и сообщил, что Рада живая — связалась с ним сама через амулет. И вся семья её жива-здорова. Богатырь, видать, пришёл в себя, а как именно они все освободились от плена далёкой царицы, то Кощей так сам толком и не понял.

— Я вот так рассуждаю, Леший, — сидел он за столом, отчитываясь. — Кто на ней женат, тот пусть её домой и провожает. Они теперь всей семьёй соединились — совет и любовь, дойдут как-нибудь. А мне к царице Барсе соваться нечего. Чужие земли, чего границы нарушать почём зря?

— Вспомнил, значит, царицу эту?

— Алёша, знал бы ты, какая там царица!

— Даже не начинай, — я кивнул на Тишку, сопящего на лавке.

— Повезло Раде, что у тебя сын есть. Ещё и такой сообразительный, — Кощей посидел ещё, задумчивый, спросил дежурно про здоровье Кикиморы и улетел восвояси.

Тишку я утром отправил домой. Он потом долго не приходил, наверное, Гостята отругала, что ночевал непонятно где. Но если снова явился, видать, под замок посадить не смогла.

С Горяном его как раз познакомил. А в другой раз, когда Тишка был у меня, пришлось знакомить с Марой.

Она явилась, и нет бы хоть мне сказать слово приветственное, да где там… Начала сразу с вопроса:

— Алёшенька, а где? Вижу! — она рванула к Тишке.

— Ну-ка, стой! — я остановил её своею лапой. Оттолкнул. Она принялась сопротивляться.

— Ну Лешенька, ну дай хоть посмотреть на твоего сына! Ну я чуть-чуть поиграть с дитятей! — она хищно пощёлкала когтями. — Тебе что, жалко?

— Мара, помилуй, ты же