Мастерство и Преданность - Malki

нас вздрагивать. Воздух внутри был тяжёлым, насыщенным запахом пыли и пота. Мы ехали молча, каждый погружённый в свои мысли, но это молчание было громче любых слов. Оно говорило о страхе, о надежде, о том, что ждёт нас впереди.

Я снова посмотрел на свои руки. Они дрожали, но не от усталости, а от напряжения, которое не отпускало меня с тех пор, как я оказался здесь. Я не знал, куда мы едем, и что ждёт нас в конце пути. Но одно я знал точно: мы все были связаны одной судьбой, одной дорогой, которая вела нас в неизвестность.

Девушка вдруг заговорила, её голос был тихим, но твёрдым.

— Мы справимся, — сказала она, глядя на парня. — Мы должны справиться.

Он поднял глаза, встретив её взгляд, и кивнул. В его глазах появилась искра надежды, но она была такой хрупкой, что казалось, одно неверное слово может её погасить.

Я отвернулся, чувствуя, как в груди сжимается что-то тяжёлое. Их вера, их надежда — всё это было так далеко от меня. Я был лишь тенью, человеком, который потерял всё, что имел. Но, глядя на них, я не мог не задаться вопросом: может быть, у меня ещё есть шанс? Может быть, эта дорога — не конец, а начало чего-то нового?

Телега продолжала катиться вперёд, увозя нас всё дальше от прошлого и всё ближе к неизвестности.

Охота I

Отчаяние

— Мы почти приехали, — пробормотал кто-то из гвардейцев, ехавших верхом. Его голос был глухим, словно доносился сквозь толщу воды, и я едва разобрал слова. Но они прозвучали как приговор, как последний удар колокола перед казнью.

Девушка подняла голову, и её голос раздался неожиданно громко, нарушая тяжёлое молчание, которое висело в воздухе.

— Что с нами будет? — спросила она, и в её голосе была не только тревога, но и вызов. Она смотрела на гвардейца, её глаза горели, словно она пыталась вырвать правду силой.

Гвардеец, обернувшись, окинул её насмешливым взглядом. Его лицо, покрытое пылью дороги, казалось каменным, а в глазах читалось холодное равнодушие.

— Ты скоро узнаешь, — сказал он, и его голос был таким же ледяным, как его взгляд. — Считай, что у тебя есть шанс. У всех вас.

— Шанс? — хрипло спросил парень, впервые поднимая глаза. Его лицо было бледным, а губы плотно сжаты, словно он сдерживал крик, который рвался наружу. Его руки, всё ещё теребящие край рубахи, дрожали, но он старался этого не показывать.

— Ага, — ухмыльнулся второй гвардеец, его голос был грубым, как скрип ржавых петель. — Для дичи у вас всегда есть шанс.

Девушка сжала руки на животе, словно пытаясь защитить своего ребёнка от этих слов. Её пальцы впились в ткань платья, и я видел, как её плечи напряглись. Она не плакала, не кричала, но в её глазах читалась такая боль, что мне стало тяжело смотреть на неё.

— Я не позволю этому случиться, — прошептала она, будто больше себе, чем кому-то другому. Её голос был тихим, но в нём чувствовалась стальная решимость. Она верила, что может что-то изменить, что-то исправить. Её вера была такой сильной, что казалось, будто она может остановить саму судьбу.

Я молчал, глядя на неё. Её решимость казалась мне чуждой. Она верила, что может что-то изменить, что-то исправить. Я же знал, что все мы уже мертвы. Просто ещё не дошли до конца пути. Мои руки, всё ещё покрытые грязью и кровью, лежали на коленях, и я чувствовал, как они дрожат. Но это была не дрожь страха. Это была дрожь отчаяния.

Телега продолжала катиться, подпрыгивая на ухабах, и каждый толчок напоминал мне о том, что конец близок. Мы ехали вперёд, но куда? К чему? Я не знал точно. И, возможно, даже не хотел знать.

Девушка снова опустила голову, её руки всё ещё сжимали живот. Парень сидел рядом, его взгляд был опущен, но я видел, как его челюсть напряжена, как он сжимает зубы, чтобы не закричать. Они были так молоды, так полны жизни, но их судьба уже была предрешена. Как и моя.

Гвардейцы продолжали ехать впереди, их фигуры, освещённые последними лучами заходящего солнца, казались огромными и угрожающими. Они были нашими палачами, но в их глазах не было ни злобы, ни ненависти. Только холодное равнодушие.

— Скоро, — снова пробормотал один из них, и его слова прозвучали как последний приговор.

Я закрыл глаза, чувствуя, как платок на моей шее становится всё тяжелее. Он был моим последним напоминанием о прошлом, о том, что я когда-то был кем-то другим. Но теперь это прошлое казалось таким далёким, таким ненужным. Мы все были просто дичью, и наша судьба была предрешена.

Телега продолжала катиться вперёд, увозя нас всё ближе к концу. И я знал, что этот конец будет страшным. Но, возможно, это было лучше, чем продолжать жить в этом мире, где надежда была лишь иллюзией.

Повозка тряхнулась, и впереди замаячил знакомый холм. Тот самый холм, где когда-то лорд впервые посмотрел на меня, как на мастера, холм, где мою жизнь разменяли на мой труд. Теперь это место стало ареной, где разыграется мой конец. Холм, который когда-то казался символом надежды и нового начала, теперь был лишь напоминанием о том, как я потерял всё. Его очертания, освещённые закатным солнцем, казались зловещими, как будто сама земля знала, что здесь произойдёт.

Когда мы остановились, гвардейцы с грубостью вытащили нас из повозки. Ноги едва слушались, и я пошатнулся, но устоял. Мои мышцы, ослабленные долгими днями без сна и еды, дрожали, но я не позволил себе упасть. Девушка помогла себе спуститься, опираясь на руку парня. Её движения были осторожны, но в глазах горело нечто большее, чем страх. Она была сильной, даже если сама этого не осознавала. Парень, напротив, выглядел подавленным, его лицо было бледным, а глаза пустыми, словно он уже смирился с тем, что ждёт нас впереди.

Вокруг было шумно. Лагерь гвардейцев развернулся у самого подножия холма. Дым костров поднимался в воздух, а откуда-то доносился смех. Это был смех людей, которые знали, что они в безопасности, что они — охотники, а мы — их добыча. Стол с едой уже ждал нас, но меня мутило от одного взгляда на него. Запах жареного мяса и свежего хлеба смешивался с горечью в моей груди.