Не буди Лешего - Юрге Китон

плечи облепили её мокрые длинные волосы. Я перебирал их пальцами. Понюхал. Они ничем не пахли. Как и сама Гостята. Немного той травой, которой мылась. Немного деревом, но больше ничем.

Василиса всегда дурманяще сладко пахла. Чем-то мазала всё тело и волосы. Моя нежданная гостья пахла только собой.

— Вытащи меня, Алёша, как бы мне тут не свариться! — рассмеялась Гостята, а глаз не открыла.

— Почему же ты на меня не смотришь? — спрашиваю.

— Я на тебя любовалась всё утро, пока ты спал, и весь день, пока ты в столярне столярничал. А если глаза зажмурить, да ещё и в бочке мокрой сидя, целоваться так сладко!

— Ещё если и не видишь с кем.

— Я же знаю, что с тобой, — она провела по моему лицу пальцами, — я тебя чувствую кожей. — А потом она меня понюхала. — И знаю, как ты пахнешь.

— И чем я пахну?

— Лесом весенним, — ресницы её задрожали, но глаз она не открыла. Лесом, значит. Даже в теле человеческом. Девица попалась с причудами.

— А если посмотреть на меня, что подумаешь? — я держал её лицо в ладонях, она открыла глаза и сразу на меня уставилась, не смутившись.

— Подумаю, что упала я где-то в чаще лесной и забылась мёртвым сном. И всё это мне снится.

— Так хороший это сон или плохой? — спросил я.

— Хороший сон, — она сильнее прижалась щекой к моей ладони. — Я бы и не просыпалась, как бы не нести Раките водицы целебной. Придётся мне от тебя уйти.

Как хотел сказать ей: “Не уходи”, но ведь и не так далече живёт она.

— Унеси водицы Раките и возвращайся.

— К тебе вернуться? — она удивилась как будто. — А Леший не прогонит меня?

— С чего бы ему тебя прогонять?

— Разве это не его дом?

Я промолчал, ничего не стал отвечать. Вытащил её из бочки. Успел поцеловать до того как она зажмурится.

Мы не договорили. Голые девицы не особо располагают к долгим разговорам.

* * *

— Подушка намокнет, перо в ней испортится, — Гостята перекинула мокрые волосы вперёд, на грудь. — Нехорошо сразу после бани в постель ложиться, не обсохнув. Голову не просушив.

— Вынесем завтра подушки на солнце, они высохнут, — я перетащил её на себя. — Ну или можешь спать так. Тем более, тебе не привыкать.

— Про что ты? — не поняла она. Я имел в виду первую ночь, когда она на полянке меня за бревно приняла. Но Гостята про то не догадалась.

— Вчера я спала у тебя под боком, рядышком. А зачем рога тебе? — она дотронулась до моих рогов. Я уже и забыл про них.

— Мешают тебе? — спросил. Больше-то меня от человека ничего не отличает. Разве что кость моя толще, вот и рога оттуда идут — чтобы голову защищать. Не от одного топора там на рогах этих зарубины.

— Это из-за того что ты в лесу живёшь? В доме Лешего? Пленник ты его? — начала расспрашивать. Пора рассказывать ей всё как есть. Не хочу чтоб одна выдумка на другую наложилась да и покатились как снежный ком. Пока я не врал ей, но и правды не рассказывал. Занятная она больно девица, а меня вдруг стала страшить про себя правда. А если не захочет оставаться Гостята в лесу с нелюдем? Не захочет — так пусть уходит, силой её удержать — зачахнет она. Не будет так больше улыбаться и жмуриться.

— Я здесь… вроде пленника, так и есть, — с этим я согласился. — Нету для меня отсюда выхода. У этого леса я на привязи.

— Неужели Леший такой злой, не отпустит тебя? — испугалась Гостята.

— А зачем тебе, чтобы я был вольный? — решил спросить я. — Я же всегда здесь, не уйду никуда. Чем плохо?

— Человеку лучше среди людей быть, — она погладила меня по шее. Ладонь у неё маленькая, шершавая. Пальцы длинные. — Уйдём со мной?

Я ничего не сказал. Удивился. Или не расслышала она, или не поняла, что мне отсюда ходу нет.

— Я по поверьям людским знаю, что это Леший к лесу своему накрепко привязан, — начала она горячо мне нашептывать. — Но если ты служка его, я попрошу батюшку Лешего тебя отпустить. Если надо, вместо тебя останусь. Буду служить и просить каждый день, чтобы отпустил меня. Он, мне кажется, не злой совсем. Был бы злой, не дал бы мне водицы для женишка моего бывшего. Да и не плохо он со мной обходился. Только дорога обратная испугала меня. Так меня звери гнали и ветви хлестали, что ни жива ни мертва я была от страха, когда из леса выбежала.

Наверное, серчал я, но себе не признавался. Тогда ещё жаль было её отпускать. Что мне её муж. Детей малых у неё нету. Но так она за него просила.

— С собой меня зовёшь, значит? — я устроил свой подбородок у неё на макушке.

— Зову, — она кивнула. — Только избушка у меня больно худая. Не понравится тебе там жить… Всегда я хотела жить в большом доме, — она вздохнула мечтательно. — Быть сама себе хозяйкою, всё обустроить по вкусу своему. Но выпала мне судьба такая — знахаркой быть и в избушке развалюшке ютиться.

— Или у знахарки не может быть доброго дома? — удивился я.

— Да как-то принято, что знания всегда у одиноких женщин, да у старушек. А кто им будет дом ладить? Помогают, конечно, селяне. Совсем уж не дают моей избушке развалиться. Как они без знахарки-то?

— А рога мои тебя не смущают? Селяне с вилами на меня пойдут, — развлекаюсь я, спрашивая её. Знаю же сам, что никогда я с людьми больше жить не буду.

— Я так разумею, что отвалятся они, как ты из услужения Лешему выйдешь, — она погладила меня по голове.

— Ты, смотрю, уже всё за меня решила, — усмехнулся я, скидывая её себе под бок. Она поворочалась и вернула свою голову мне на грудь.

— А что мне бояться? Ты или прогонишь меня или нет. Или останешься со мной или бросишь меня. Не понимаю я, что у мужчин на уме. Говорите вы ласковые речи, а главных слов не говорите. И муженек мой бывший вспылил, конечно, в сердцах сказал, что я нарочно его поздно вылечила, а могла раньше. Бросил он меня и почти сразу ушёл вместе с другими. А так, может, отошёл бы от обиды и вернулся ко мне. Я об этом думала.

— Ты в своём ли уме, женщина? — я её столкнул с себя. — Спать пойдёшь сегодня под порог. С одним мужчиной в постели лежать и про другого