Lvl 3: Двойник. Part 2 (СИ) - Криптонов Василий Анатольевич

— «Пускай холодною землёю засыпан я, — сказал я после второй песни, — мой друг, всегда, везде с тобою душа моя. Любви безумного томленья — жилец могил — в стране покоя и забвенья — я не забыл». Это, дамы и господа, не моё, это — Лермонтов, великий русский поэт. Учите матчасть, нахер. А то вот примут вас в состав СССР, а вы сидите, как чурбаньё, и не знаете нихрена. Над вами ж смеяться станут.

И, прежде чем толпа успела выразить своё нахер никому не нужное обоссанное мнение по поводу грядущего вступления в СССР и своей необразованности, мы бахнули третью песню. Я только микрофончик к клавишам переставил.

Вивьен выдала даже не двести процентов. Все триста как минимум. Таких переходов от гроулинга к колоратурному сопрано я вообще не ожидал. Живой человек так, наверное, в принципе не сумеет. А Вивьен, выкладываясь, как никогда, ещё и на клавишах вытворяла чудеса, пусть их никто, кроме меня и неё, не слышал в общем музыкальном рёве.

— Лунный отблеск в любимом окне, я замёрзну, растаю в мечтах о тебе. Ты согреешь дыханьем своим... Ты согреешь мне сердце!

Тут она не оборвала резко, как делала на альбоме, а продолжила тянуть всё дальше и дальше, как Кипелов в «Игре с огнём». Голос взлетал куда-то в тёмное небо над стадионом, рассыпался там фейерверком и звенящими искрами падал на потерявшую дар речи аудиторию.

Даже 297 очков, присуждённых за один лишь реал, не смогли обрадовать меня больше, чем это охеренное выступление. Цифры — для лохов, удовлетворение от достигнутой годноты — для реальных пацанов.

Уходили под громовые овации.

Удачи, Вань. Даже не знаю, что тебе сейчас нужно сделать, чтобы победить. Попробуй обосраться и подтереться грифом гитары. Авось, сработает.

— Вивьен, я тебе от имени партии выпишу медаль, — пообещал я.

— Ура! — подпрыгнула на ходу Вивьен. — А от какой партии?

— ВКП(б), естественно.

— Я буду хранить её, как самую драгоценную реликвию.

И даже Ромыч, опять что-то яростно зашипевший, не сумел исправить хорошего настроения.

— Так, — сказал я, когда мы прошли за кулисы. — Меня там на стрелку позвали, так что я отскочу. Когда это позорище доиграет, дуйте на сцену и джемуйте инструментал. Матом не орать! Ромыч, я знаю, что у тебя есть микрофон. Достанешь — я тебе его потом в жопу заколочу, понял?

— Слышь, ты!

— По**зди мне ещё. Премии лишу. Всё, ушёл.

— А «Живых» не послушаешь? — удивилась Сэнди.

— Не, у меня ухо нежное, я от такой х**ты обсираюсь. Ты мне потом перескажешь самые яркие моменты.

TRACK_69

Раз уж время назначили без меня, то уж место я выбрал самостоятельно. С чувством, с толком, с расстановкой... С сигареткой, опять же.

— Мёрдок, почему мы должны разговаривать с сортиром? — донеслось из-за двери.

— Это один из этапом просветления, Ник, — сказал я, балуясь с дымком круче Гэндальфа. — Сначала тебе нужно постичь мудрость сортира, а уже потом ты поднимешься до высочайших степеней познания и преисполнишься истины.

— А почему на участке Сандры? — спросил Федька.

— Это хэзэ, — честно признался я. — Тут уютнее. Так вы чего хотели-то? Излагайте, что ли, пока у меня приёмные часы не закончились.

Они закряхтели, озадачились. Я довольно улыбнулся. Всё-таки я гениален, что ни говори. Скоро все директора и прочие деловые люди начнут перенимать мою стратегию: вести деловые переговоры исключительно на очке. Так всякая мелюзга, которая решила потревожить тебя своей хернёй, впадает в ступор и задумывается: «А так ли уж важна моя херня, чтобы поверить её сортиру?»

Важный вопрос. Вот ты! У тебя есть какие-то предъявы к кому-то? Подойди к своему сортиру и попробуй изложить. Если нормально изложится — значит, иди к кому надо, а если на середине поймёшь, что ты — долбо*б, несущий херню перед сортирной дверью, то и нехер людей отвлекать по беспонту.

В моём случае, правда, ребята попались упорные. Покряхтев и посмущавшись, они преодолели психологические барьеры (Ник, сука, опытный в этом деле) и затеяли говорить:

— Слушай, я понимаю, что ситуация за гранью идиотизма, но я хочу просто попросить за своего брата, — сказал Федька.

Я озадаченно пёрднул, и Федька по интонации сообразил, что я требую пояснений.

— Короче... Мёрдок, у тебя ведь всё хорошо, ведь так, да?

— Да я по жизни в шоколаде, — не стал я спорить.

— Ты здесь, в виртуале, строишь свою жизнь... Или ломаешь её. В общем, делаешь с нею всё, что захочешь.

— И у тебя на меня встал? — предположил я. — Федь, ну это... Ну — нет. Ни при каких обстоятельствах. Я высоко оценил тот факт, что ты ради моего высочайшего расположения ё**ул Мудайкла-Дристана, которого я предлагаю с этого момента называть Мудристан Великий, но всё равно — нет. Мне жопа нужна для совершенно других дел. Вот как, например, сейчас.

— Да я не об этом! — заорал обозлённый Федька и даже стукнул по двери кулаком.

Ишь, как возбудился. Опасный пидарюга. Точно пора валить из города, пока до беды не дошло. Вот прям чувствую зов Мэйтаты. Ментальный, астральный — такой какой-то. Ждёт он меня. Бухла по-любому затарил столько, что крышей поехать можно.

— Мёрдок, — перехватил безвольно повисшую нить переговоров Ник, — пойми, Иван Воронцов — инвалид, чудом вернувшийся к жизни. Благодаря... тебе... Ну да, благодаря тебе — он сейчас богат и знаменит. Но ты сейчас уроешь его. Понимаешь? Ты закопаешь его в землю. И он больше не сможет подняться. Он потеряет всё.

— Вот именно об этом я и говорил, — буркнул Федька. — Подумай, насколько маме больно будет на это смотреть. Подумай, что с ним будет, если он осознает себя неудачником, который потерял все лучшие годы, у которого больше нет ни единого шанса. Что бы сделал ты?

— Забухал бы, — не задумываясь, ответил я.

— А у него всего одна почка. И здоровье уничтожено двенадцатилетним запоем и десятилетней наркоманией. Ну и двухгодичная кома тоже ни разу не прибавила очков.

Я затянулся.

— И что вы предлагаете? Чтобы я сказал: «Ладно, Вань, ты крутой, я сдаюсь?»

— Нет, — снова вмешался Ник. — Это не сработает. Я ведь знаю тебя, Мёрдок. Ты... Помнишь, ты показывал мне картину, которую подарил тебе Дерек?

— Нет.

— Это было когда мы пили вместе с Экси.

— Не исключаю.

— Эта надпись — «А он, мятежный, просит бури», или как-то так. Ведь это верно и для тебя, и для него. Он не примет подачки, это его только подкосит. Ты, Мёрдок, ты уже перешагнул этот рубеж, ты смотришь на себя без розовых очков, ты научился работать с первоосновами, ты великий и...

— Тихо! — прикрикнул я. — От таких речей встаёт у меня, а я на очке сижу. Если у меня балда в фаянс упрётся — я ж расстроюсь, Ник. Тебе и огребаться. П**ды получишь по-взрослому.

— Ваня совсем не такой, — вмешался Федька. — Он не хочет верить, что он — никто. Он хочет верить в победу, в себя. В то, что он способен легко и просто одолеть тебя одной левой. Но это ни разу не так. Ты, благодаря разработанной мною системе прокачки...

— Так! — оборвал я его. — А вот это уже негативно влияет на потенцию в целом. На твою потенцию, Федя. Потому что если ты мне ещё про свои очки и уровни хоть слово скажешь в этот прекрасный ясный день, я тебе х*й оторву и скормлю Лимузину.

Я встал, преисполненный решимости, смыл бычок и прочее в унитаз и произвёл гигиену. После — вышел и радостно запел:

— Somebody once told me,the world is gonna roll me, I ain’t the sharpest tool in the shed...

И двинулся обратно, в направлении арены, позволяя этим двум недоумкам грустно смотреть мне вслед. Грустно им было потому, что они понимали: живи ещё хоть четверть века, а такими крутыми, как я, им не стать. Это врождённое, на уровне генетики, и поддержанное долгими упражнениями.

***

— Тебе не кажется странным, — сказал Ник, провожая Мёрдока взглядом, — что в этом томе не было эпизодов в третьем лице?

— Думал об этом, — кивнул Теодор. — Но подумал, что это — композиционное решение. В первом томе тоже не было эпизодов в третьем лице. Как бы... история сделала круг и замкнулась сама на себя. Это видно во всём. В том числе и в структурных решениях.