Переплетения 3 - Гизум Герко

превратился в усталого, разбитого человека, осознавшего масштаб собственного провала. Он был не просто пешкой. Он был глупой пешкой, которая сама помогала двигать себя к краю доски.

Настало время для решающего хода.

— Наш контракт с домом Борджиа больше недействителен, — сказал я, и Валетти медленно поднял голову. — Мы уничтожили его. Так же как и ваш контракт с контрабандистами. Наш общий враг, это Консул и те, кто за ним стоит. А не вы и не Борджиа.

В его глазах промелькнула искра надежды, тут же утонувшая в океане недоверия. Он ожидал подвоха. Он ждал, когда я назову свою цену.

Я не стал этого делать. Вместо этого я подошел к столу и положил на него сложенный вдвое лист пергамента. Тот самый, что я забрал с этого самого стола в ночь бала. Тот самый, чье существование, я был уверен, не давало Валетти спать последние недели.

[Личное письмо Марко Валетти]

Он смотрел на него, не дыша. Его взгляд был прикован к знакомому почерку, к каплям воска с печатью дома Арден.

Он не верил.

Я сделал шаг назад, давая ему пространство. Михаил молчал.

Рука Валетти дрогнула. Медленно, словно боясь, что это иллюзия, которая вот-вот развеется, он протянул руку и коснулся пергамента. Пальцы его сомкнулись на нем, как пальцы утопающего на обломке корабля. Он поднес его ближе, пробежал глазами по первым строкам. И я увидел, как уходит из его тела последнее напряжение. Он не просто расслабился. Он обмяк. Словно из него вынули стальной стержень, на котором все держалось. Он откинулся в кресле, прижимая письмо к груди, и его глаза закрылись.

Это был нокаут. Это был ход, которого он не мог ни предвидеть, ни понять. В его мире, мире сделок, компроматов и шантажа, такой жест был невозможен. Отдать добровольно абсолютное оружие. Безумие.

Когда он снова открыл глаза, в них не было ни страха, ни враждебности. Лишь чистое, абсолютное, почти детское изумление. Он смотрел на меня, как на существо из другого мира, живущее по другим, неведомым ему законам.

— Почему? — прошептал он. Его голос был хриплым.

— Потому что мы играем в другую игру, — ответил я просто. — И в нашей игре короли не становятся пешками.

Валетти смотрел на меня еще несколько долгих секунд. А потом на его губах появилась улыбка. Настоящая. Не хищная, не насмешливая. Слегка растерянная, но искренняя улыбка человека, который только что заглянул за край известного ему мира и увидел там не пустоту, а нечто новое и удивительное.

— Кажется, — сказал он, его голос все еще был тихим, но в нем появилась былая мелодичность. — Мне стоит изучить правила вашей игры, господин Маркус. Возможно, она куда интереснее моей.

* * *

Марко Валетти сидел в своем кресле, прижимая письмо к груди, как талисман.

Но взгляд его был уже не растерянным. В нем разгорался знакомый мне огонь — холодный, аналитический огонь стратега, который только что потерял партию, но внезапно увидел на доске совершенно новую игру, с бесконечным количеством новых ходов.

Он аккуратно положил письмо на стол, не как компромат, а как ценный документ. Разгладил его, словно это был хрупкий исторический артефакт. Затем он поднял на нас глаза, и это был уже не загнанный зверь и не благодарная жертва. Это был Марко Валетти, глава дома, хищник, который только что осознал, что в его охотничьих угодьях появился новый, непредсказуемый вид. И он решил, что выгоднее с ним подружиться, чем пытаться его сожрать.

— Итак, господа, — сказал он, и в его голосе снова появилась сталь, но теперь в ней не было агрессии, а лишь деловая точность. — Похоже, я недооценил вас. Похоже, вас недооценили все. Вы не просто наемники, ищущие выгоду. Вы… игроки другого уровня. И раз уж вы так щедро поделились со мной своими картами, думаю, будет справедливо, если я покажу вам свои.

Он сделал жест в сторону кресел напротив. Приглашение сесть. Не как просителям или врагам. Как партнерам. Мы с Михаилом переглянулись и сели. Атмосфера в комнате изменилась. Мы были больше не на допросе. Мы были на военном совете.

— Это письмо, — он кончиком пальца коснулся пергамента. — Оно не то, чем кажется. Не то, чем его выставлял Консул. Да, оно от герцогини Изольды. Да, оно личное. Но это не любовное послание, не доказательство какой-то тайной связи, способной вызвать скандал.

Он усмехнулся, но смех был горьким.

— Я не настолько глуп, чтобы оставлять такие следы. Нет. Это письмо, ее крик о помощи. Отчаянный, почти безнадежный крик о помощи от человека, загнанного в угол.

Михаил подался вперед, его глаза историка горели любопытством. Я же молчал, анализируя. Каждое слово Валетти было частью нового, куда более сложного пазла.

— Герцогиня Изольда… — почти благоговейно прошептал Михаил. — Одна из самых могущественных фигур в Элладе. Глава древнего рода, повелительница Арденского леса. Кто может загнать в угол ее?

— Политика, друг мой. Политика, — Валетти сцепил пальцы, его взгляд стал жестким. — В Лирии-Порте мы воюем за контракты и торговые пути. В Цитадели, за честь и военную славу. А в Логосе, при королевском дворе, война идет за самое ценное, что есть в этом королевстве, за влияние на короля. И герцогиня Изольда эту войну проигрывает.

Он встал и подошел к огромной карте Эллады, занимавшей всю стену.

— Ее земли, Арденский лес, — он очертил широкую, зеленую область на востоке. — Всегда были ее силой и ее слабостью. Силой, потому что это источник уникальных ресурсов, магических ингредиентов, редкой древесины. И слабостью, потому что они изолированы. Герцогство Арден, это государство в государстве. Эльфы, древние традиции, магия природы… Они всегда держались особняком. И этим пользуются ее враги при дворе. В первую очередь, герцог Анри де Валуа.

Он ткнул пальцем в северо-западную часть карты, где располагалось воинственное герцогство Валуа.

— Валуа и его консервативная фракция считают Изольду и ее «эльфийских дружков» угрозой традиционным ценностям королевства. Они видят в ней язычницу, которая поклоняется деревьям, а не Истинным Богам. Они блокируют каждую ее инициативу, представляют ее некомпетентной правительницей, которая не способна справиться с собственными землями. И, к сожалению, в последнее время у них появились для этого веские основания.

Он вернулся к столу. Налил себе бокал вина из хрустального графина. Рука его слегка дрожала.

— Около полугода назад в Ардене началась… «болезнь». Странная, необъяснимая хворь,