Ледяное небо - Евгений Артёмович Алексеев

в приглушённых тонах, сквозь витражи на окнах, разделённых на девять частей, проливался неяркий свет, наполнявший пространство призрачной голубоватой дымкой. С потолка свисала люстра на бронзовом основании с имитацией свечей. Уютно, ничего не скажешь. Хотел бы я жить в таком доме. Перед глазами вспыхнула моя ячейка в гарнизоне, и стало совсем тоскливо на душе.

Маруна сказала пару фраз дворецкому на каком-то странном диалекте, гортанно и резко. Он поклонился, выпрямившись, хлопнул в ладони и буквально в тот же миг появились слуги. Он стал раздавать указания.

А Маруна взяла меня за руку и мило улыбнулась:

— Я вам покажу ваши апартаменты, Алан.

Впервые она назвала меня по имени, будто давала понять, что не скрывает своих намерений на мой счёт. Да, неспроста Маруна увязалась за нами — Дамир решил с её помощью следить за мной. И главное за моими мыслями.

Но я уже был не в силах оказать хоть какое-то сопротивление. По скрипевшим ступенькам, застланным тёмно-синим ковром, мы поднялись наверх. Маруна распахнула дверь, я вошёл следом.

Небольшая комната в тёплых красновато-коричневых тонах. Ничего вычурного, лишнего — на тонком паласе широкая и высокая кровать, пара кресел, тумба, узкий гардероб, два торшера у изголовья. И тут же у широкого окна округлая ванна, призывно блестевшая идеальной белизной и ярко начищенными латунными кранами. Свежо, уютно, приятный едва заметный запах старого лака.

— Вы все найдёте здесь, — Маруна подошла к тумбе, выдвинула ящик, продемонстрировав аккуратные источавшие цветочный аромат стопки белья.

— Спасибо, — выдохнул я с ощущением, что мои мучения, по крайней мере, на данный момент закончились.

— Отдыхайте.

Когда она вышла, тихо прикрыв дверь, я с удовольствием стащил заскорузлую от пота одежду, бросил на кресло и наполнил ванну водой. Хотя это оказалось не так просто — краны без смесителей, горячая и холодная вода подавались отдельно. Но потом успел лишь надеть халат, который нашёл в ящике, дотащиться до кровати. Упал ничком и провалился во тьму.

***

— Получив команду: «приготовиться» вы должны встать, проверить зацеплен ли карабин, а прибор на запасном разблокирован, подойти к двери … — мягко коверкая гласные, капитан Гришко, по-медвежьи переставляя ноги в высоких армейских ботинках, ходил по проходу, где друг против друга сидели два десятка парашютистов, и рубил воздух широкой, как лопата, ладонью, монотонно повторяя инструкцию, которую я и так знал наизусть.

В самолёте витало то самое напряжение, которое всегда рождается в момент, когда одновременно много людей сплачивает единое чувство — на этот раз страх.

— Боишься, Тарханов? — в полумраке белели зубы и белки глаз сидящего напротив Комаровского.

Ухмыляется во всю свою физиономию с недельной уже щетиной — чётко соблюдает негласные правила — не бриться перед боевым вылетом, а мне всегда на это было наплевать.

— А чего мне бояться? Я в парке Горького с вышки прыгал сотни две раз, и как угодно и спиной и ласточкой.

— Так-то в парке, а здесь совсем дело другое.

Не боятся только идиоты.

Помню, как учился в МАИ и занимался в парашютном прыжке. Все прыгали, но не я. Прячась в кустах возле парашютной вышки, клял себя за слабость и трусость. Высматривал с завистью и ревностью, как вся наша группа, даже девчонки, взбирается с шутками и прибаутками на пятидесятиметровую высоту, с визгом вылетают из-за бортика, усаживаются в кольцевой лямке подвесной системы, как нас учили в кружке — ноги вместе, согнуты в коленях…

Говорил себе: ну ты мужик или кто? И бесёнок в моей душе, вопил с гнусным хихиканьем: нет, ты слабак, трусливое чмо, и никогда настоящим мужиком не станешь, как ни старайся. Ну почему, почему я не могу? И все эти мучения могли длиться вечно, пока я не познакомился с невероятно эффектной девицей, и мы отправились гулять в парк Горького. Каким соловьём я заливался перед ней, хвастаясь своими подвигами, пока не пришлось доказывать на деле, чего стою. Перед нами выросла парашютная вышка и эта бестия вдруг хитро прищурившись, предложила: айда прыгнем!

Как это — прыгнем? На меня сразу будто обрушился ушат ледяной воды.

Но что я мог возразить?

Ступеньки, много ступенек. Я перешагивал их решительно и энергично, рассказывая какую-то весёлую историю, делая вид, что совершенно не боюсь. И казалось, что действительно выбросил из головы то сводящее с ума действо, которое предстояло мне.

Я вылез на площадку — пути назад нет. На мне защёлкивают карабины подвесной системы, на ногах, руках. Но с каждой секундой страх овладевал мною все сильнее и сильнее и я уже не мог глядеть в эту притягивающую взгляд пустоту — там, где люди казались муравьями, а деревья сливались в мрачное месиво.

К пугающему и в то же время манящему краю я подполз почти на корточках, на ослабевших ногах с дрожащими руками и колотящемся на уровне горла сердце.

«А, пошёл!» — кто-то сзади толкнул меня. Машинальный шаг в бездну, сильный рывок вверх — ноги выше головы.

Визжали блоки, тяжёлый брус противовеса поднимался, а навстречу неслась земля. И буря восторга обрушилась на меня, как цунами, накрыв с головой. Чёрт возьми, и я боялся все этого? Это же так легко!

Преодолел страх, дальше только дело техники. Прыгал в группировке, спиной, «ласточкой».

Но сейчас всё равно не мог сдержать внутреннюю дрожь — как это, взять и покинуть самолёт. Хватит ли смелости шагнуть за порог, в пустоту?

Распахнулась дверь — оглушающий шум мотора, свист ветра и ослепительный после сумрака свет ворвался внутрь. Ребята один за другим начали вставать. И вот уже моя очередь. Бросил взгляд на Комаровского, заметив его бегающие глазки, как он нервно переставлял руки, то складывал на груди, то опирался о скамейку. Он только делал вид, что не боится, а сам трусил хуже меня. И это почему-то помогло расслабиться. Я уже решил, что брошусь красиво — «ласточкой».

Ух. Внезапно тело потеряло опору, я рухнул в пустоту. Невыносимо долгое падение, нет — парение в пустоте. Сверлящая мозг тревожная мысль — почему