Русь. Строительство империи 5 - Виктор Гросов

всегда. Если бы она жила в этом мире веками, я бы слышал о ней раньше — в песнях, в сказаниях, в слухах. Но ничего такого не было. Ни слова о странной системе, которая дает знания, силу и очки влияния. Значит, она пришла недавно. Святослав, Огнеяр, Илья, Ратибор — они могли стать носителями незадолго до меня. Это объясняет, почему система кажется такой новой, такой чужой для этого мира.

Но вот что меня тревожило: носители не просто появляются. Они служат чему-то. Или кому-то. Взять того же Скилицу. Он — посланник Византии, действует по приказу императора. Его «Вежа» помогает ему давить на меня, угрожать, плести интриги. Он подчиняется своему господину. А если носитель служит кому-то, то что, если этот «кто-то» тоже носитель? Византийский император — Базилевс, как там его зовут, — может, и он с «Вежей»? Система ведь дает власть, а кто сильнее императора греков? Скилица — его рука, но мозг, что направляет эту руку, вполне может быть таким же, как я.

Я шагнул к очагу, сжал кулаки. А Оттон? Император Священной Римской империи, хитрый, дальновидный, с планами на Галич, Византию и Италию. Такшонь говорил, что он вел переговоры с Ольгой и Святославом, тянул Русь в свою игру. Что, если Оттон тоже носитель? «Вежа» могла дать ему умение видеть дальше других, плести союзы, держать Польшу и Мешко на коротком поводке. Его жажда власти, его замыслы — все это слишком точно, слишком выверено. Без системы такое сложно провернуть, особенно когда ты сидишь за горами, в германских землях, и тянешься к Дунаю через чужие леса.

Я остановился, глядя в огонь. Если Оттон носитель, то это меняет все. Тогда каждый крупный правитель — потенциальный враг с «Вежей» в голове. Мешко, князь польский, — а что, если и он? Польша близко, он с Оттоном в союзе, и Галич ему нужен не меньше, чем императору. Хакон, что бросал мне вызов, Игорь, что убил меня в Переяславце, Сфендослав, что заманил меня в ловушку в Новгороде, — все они носители. Хотя нет, Хакон не был носителем системы, система не предупреждала о наличии носителя рядом, когда я видел Хакона. А вдруг Вежа не одна? Вдруг их много, и каждая служит своему хозяину, сталкивая нас лбами?

Я вызвал Вежу в уме. Рыжая девица возникла перед глазами, скрестив руки.

— Слушаю тебя, княже, — промурлыкала система.

— Сколько вас? — спросил я прямо. — Сколько носителей? И кто их выбирает?

Она прищурилась, будто раздумывая, говорить или нет.

— Много вопросов. А ответов мало. Носителей хватает, но точное число тебе знать не следует. Выбираю не я — я лишь часть системы. Кто наверху, тот и решает. Может, случай, может, судьба. А может, кто-то вас сюда закинул, как тебя. Думай сам.

— А Оттон? Византийский император? Они носители?

— Хочешь знать про больших шишек? — она хмыкнула. — Могу только сказать: система любит власть. Где власть, там и мы. Но доказать не проси — сама не знаю. Ищи их, если любопытно.

Она исчезла, оставив меня. Любит власть. Это многое объясняет. Вежа цепляется к тем, кто может держать мир в кулаке — князьям, императорам, воинам. Святослав, Оттон, Базилевс, может, даже Мешко. Но если все они носители, то почему мы деремся друг с другом? Система нас сталкивает? Или кто-то сверху играет нами, как фигурками на доске?

В чем цель всего этого? Или это какая-то «королевская битва»? Ведь за убийство носителя Вежа дала мне 10 000 очков влияния. Да я за захват Новгорода меньше получил. Вот оно! Нужно завалить всех носителей? Нет, слишком банально, это мысля на поверхности. Тут явно что-то сложнее.

Я вернулся к окну, уперся руками в подоконник. Ночь снаружи была тихой, но в голове моей бушевала буря. Носители — это не просто люди с системой. Это игроки, каждый со своими целями. Скилица служит Византии, но его «Вежа» может быть связана с императором. Оттон, если он носитель, тянет Русь и Польшу в свою войну. А я? Я хочу объединить Русь, но что, если система этого не хочет? Что, если моя миссия — лишь часть чьего-то плана?

Если это так, то кое-кто просчитался. Я стал Великим князем. Пешка стала ферзем.

Глава 11

Я сидел в тереме, в горнице, где стены еще пахли свежей смолой, а половицы поскрипывали под шагами. Передо мной лежала карта. Я рассматривал ее через интерфейс. Пальцы мои скользили по столу, выхватывая названия: Новгород тут, Киев дальше, Галич на западе, а где-то там, за реками да лесами, Переяславец. Я прикидывал в уме, где враги, а где свои. Врагов, ясное дело, больше. На западе — Священная Римская империя, Оттон с загребущими руками. На юге, за морем и вплотную с Переяславцем — Византия, а с ней Лев Скилица, который уже показал зубы у ладьи Святослава. И ближе всех — Куря со Сфендославом, сбежавшие на восток, в Ростов.

Карта перед глазами рябила. Я видел, как Оттон через Польшу Мешко тянется к Галичу, как Византия печенегов подзуживает, чтобы те мой юг разорили. А Куря со Сфендославом — это заноза, которую выдернуть надо немедля. Глобальные враги — они как тучи над головой, тяжелые, грозовые, но дальние. А эти двое — как волки у порога. Я прищурился, глядя на карту. Новгород — вот где моя сила сейчас. Если его не укрепить, не сделать крепостью, то дальше и думать не о чем. Киев важен, Галич нужен, но Новгород — это сердце севера, это мой щит.

Дверь скрипнула, вошли Добрыня с Ратибором. Добрыня шагал тяжело, широкие плечи едва в проем прошли. Ратибор двигался тише, его тонкие жилистые руки поглаживали рукоять кинжала за поясом. Он уже оклемался, видать Вежа его подлатала. Я отодвинул карту в интерфейсе и поднял глаза.

— Садитесь, — сказал я, указав на лавки у стола. — Думать будем.

Добрыня сел первым, положил ладони на стол. Ратибор устроился рядом, скрестив руки. Я откинулся на спинку скамьи.

— Врагов у нас хватает, — начал я. — Оттон с запада, Византия с юга. Это не сегодня и не завтра, но они давят. А Куря с Сфендославом в Ростове.

— Ростов взять надо, — сказал Добрыня безапелляционно. — Пока они там сидят, покоя не будет.

— Верно, — согласился я. — Но сперва Новгород. Если он падет, все погибнет. Стены крепкие нужны, люди верные, казна полная. Отсюда и начнем.

Ратибор поднял взгляд.

— А Галич? — спросил он тихо. — Такшонь