Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

class="p1">— Можете оставить ключ от ячейки мне, — предложила Тереза, когда он закончил с боксом. — Мы отметим это в договоре.

Она сидела за столиком у входа в камеру хранения, готовила бумаги. Кажется, она распустила волосы, но Стас не был уверен: не запоминать людей он умел лучше всего. «Какого цвета у меня туфли? Не смотри!» — снова раздался в голове голос Кати, но Стас сделал вид, что не слышит.

Роберт сидел на стуле с другой стороны стола, но поднялся, чтобы уступить место.

— Спасибо, — сказал Стас.

Тереза рассматривала его, не в силах сдержать улыбку, таящуюся в уголках глаз.

— Извините. Комплект одежды формируют в…

— Все в порядке, — отмахнулся Стас.

Так и было. Почти. Если принять за порядок последний год его жизни. В черной воронке депрессии, покрытой налетом бессмысленности, розовый пиджак смотрелся безобидным развлечением.

— Так что с ключом? — спросила девушка-организатор.

— Оставлю вам.

— Хорошо. — Тереза поставила на бланке галочку, положила ключ от ячейки в зип-пакет и провела пальцами по застежке; пакет она прищелкнула степлером к листу бумаги. — Садитесь, читайте.

Стас понял, что по-прежнему стоит рядом со смущенно улыбающимся Робертом (в новых тряпках на бродягу походил скорее Стас) и мнет рукой торчащую из кармана пиджака оранжевую шапку. Сел и придвинул к себе бланки.

Мобильник, кошелек с наличкой, копия паспорта, карта Праги и фотоаппарат остались в боксе вместе с одеждой. Паспорт и пластиковая карточка — в сейфе отеля. Гол как сокол в розовом пиджаке.

Однако помимо нижнего белья, носков и мокасин он прихватил с собой кое-что еще.

— Вот. — Стас достал из кармана блокнот со вставленной в выборку ручкой. — Контрабанда.

Тереза кивнула:

— Могли бы и не показывать.

— Ну… это честно.

— Похвально.

«Ты хотела сказать: глупо».

— Мы ведь никого не обыскиваем, — сказала девушка. — Все сугубо добровольно. Обычно прячут мобильные, ну и, конечно, деньги, чтобы купить памятный сувенир именно из такого тура, хотя эти безделушки ничем не отличаются от других.

«Воспоминаниями, — подумал Стас, — они отличаются воспоминаниями, привязкой к ним». А еще он подумал: «Памятный сувенир — это плеоназм, дублирование смысла». А еще: «Хватит редактировать речь других».

— Ладно, где надо подписать?

— Вы уже изучили?

Документы всегда читала Катя.

— Можно и так сказать.

— Подпишите здесь и здесь.

4

— Увидимся через три дня, в десять, на том же месте: я буду ждать у камер хранения. Stastnou cestu!

______________________

«Жил-был в норе под землей хоббит. Не в какой-то там мерзкой грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты червей и противно пахнет плесенью…» (чешск.)

«Работаю не выходя из дома. Бездомные экскурсоводы Праги» (чешск.)

Счастливого пути! (чешск.)

Глава 4

Император ждал меня в личном кабинете. На крупных губах Рудольфа II играла легкая улыбка, но главным доказательством его благоприятного расположения духа была лежащая на краю стола «Monas Hyeroglyphica». Именно эту книгу я посвятил, а позже, по приезде в Пресбург, подарил Максимилиану II — а теперь вот стою перед его старшим сыном, императором Германии. На столе невысокой стопкой возвышались мои письма с просьбами об аудиенции. Тоже хороший знак.

Но давайте я сначала представлюсь и расскажу о себе — рано или поздно не удержусь — и о том, как попал в кабинет императора.

Джон Ди. Можете звать меня доктор Ди. Или Алхимик. Или любым другим именем.

Сначала была школа в Челмсфорде, графство Эссекс. Затем, будучи студиозусом Кембриджского университета, я утолял жажду научных познаний в колледжах Святого Иоанна и Святой Троицы. Изучал астрономию и математику в бельгийском университете Лувена, где рука об руку с фламандским географом Герардом Меркатором создавал модели Вселенной. Обменивался опытом с математиками Брюсселя. Позже давал лекции по Евклидовым «Началам» (хотя мой пытливый разум постоянно тянулся к «Катоптрике») в Париже.

Отказавшись от должности профессора математики (Франция меня утомила), я вернулся домой, к зловонному шепоту Темзы, в усадьбу Мортлейк, где оборудовал химическую лабораторию, астрономическую обсерваторию и библиотеку. Меня влекли математика, философия, оптика, статика, звездная семантика, лечебная практика и магические искусства. Мне удалось привлечь к себе внимание как к ученому, астрологу, алхимику и некроманту.

Я дни и ночи проводил у алхимического горна и перегонного куба — пытался получить философский камень и универсальный растворитель; постигал тайное учение каббалы, теософию и черную магию; практиковал теургию и спиритизм; изготавливал амулеты и талисманы.

Когда Мария I Тюдор сменила на троне Эдуарда VI, меня обвинили в наведении порчи на ее сестру Елизавету (я составлял для королевы и принцессы гороскопы) и государственной измене. В камере нас было двое — два чернокнижника-еретика. После суда Звездной палаты моего сокамерника сожгли на костре. Мне же удалось найти слова оправдания. Выйдя на волю после трехмесячного заключения, я оказался в довольно щекотливом финансовом положении: источники дохода потеряны, сбережения отца конфисковали с началом охоты на протестантов.

Через три года умерла королева Мария. День коронации юной Елизаветы был выбран после личной консультации, которую я дал герцогу Лестеру. Составленный мной гороскоп позволил снискать расположение Елизаветы — королева сделала меня своим научным советником и астрологом. Это означало покровительство. И золото.

В то время я был довольно привлекательным молодым человеком, стройным, высоким, румяным, светловолосым, и догадывался о симпатии Елизаветы. Меня вполне устраивало, что эта властная, сильная, дурно одевающаяся рыжеволосая девушка с длинным носом и гнилыми зубами собирается умереть девственницей.

Елизавета горела желанием заглянуть в мир духов. Желала увидеть волшебное стекло, открывающее канал общения с призраками. Я удовлетворил ее просьбу. Увиденное впечатлило и испугало Елизавету.

Зеркало — небольшой прямоугольник отполированного металла — я купил у французского художника, который был уверен, что вещица проклята. К подобному зеркалу обращался римский император Дидий Юлиан, используя дитя в качестве пророка.

В отражениях проклятого зеркала ко мне обратился Ариэль.

Имена за пределами человеческого мира пусты, особенно когда живешь дольше памяти о них, когда путь наверх долог и изгажен тенями. Но тогда я верил, что мне явился Лев Божий. Но я заблуждался в намерениях Ариэля. Я получил гораздо меньше, чем отдал. Гораздо, гораздо меньше.

Ариэль передал мне агатовую сферу, черный кристалл. В отполированных гранях жили смутные образы и треснувшие голоса. Смысл загадочных видений потустороннего мира часто оставался непостижим. Девочка, назвавшаяся Мадини, шептала на греческом и английском; пропитанная кровью тряпица болталась на острие обоюдоострого меча; жирные личинки ворочались в распахнутом рту умирающего страдальца. Что я видел? Прошлое или будущее?

Я не мог записать и запомнить все откровения магического шара и поэтому занялся поиском секретаря-медиума. Так в моей жизни появился нотариус Эдвард Келли (тогда еще Эдвард Талбот).