Василий Головачёв - Древо исчезающих времен

На возвышение вышел Златков.

— Не буду утомлять вас теоретическими выкладками, — начал он, более угрюмый, чем обычно. Физик осунулся, под глазами легли тени, глаза сухо блестели. — Хронофизика пока остается наукой скандальной, ибо многие ее парадоксы каждый теоретик объясняет по-своему. Это касается и последнего эксперимента, закончившегося трагедией. И все же я попытаюсь свести гипотезы физиков или хотя бы большинство из них в одну. Итак, всех волнуют три вопроса: почему произошла катастрофа, чем все это кончится и что делать? Отвечаю по порядку. Катастрофа произошла из-за вмешательства извне. Расчеты специалистов сходятся полностью: с нашими энергиями и техникой проколоть время ниже миллиарда лет мы бы не смогли. Тем не менее это произошло! Другой вопрос: кто вмешался? Тут мнения расходятся. Многие считают, что вмешался иной разум. Есть даже гипотезы вроде той, что вмешались «земляне из другого угла времени». Я же считаю, что вмешались наши потомки, использовав наше оборудование, хроноускоритель для своих целей. Основания так считать у меня есть: доказано, что Ствол проник не только в прошлое, но и в будущее, чего не удавалось ни в одном из прошлых запусков.

Павел встретил взгляд Ромашина, отлично понимая, что откровения Златкова — тщательно отпрепарированная дезинформация для «санитаров», наверняка записывающих речи выступавших на Совете людей.

— Вопрос второй: чем грозит вышедший из-под контроля эксперимент? По-моему, из сообщения Ромашина вы уже поняли ответ. Последствия эксперимента сказываются не только на Земле, но и в глубоком космосе: на расстоянии в сто парсеков от Солнца исчезли звезды и галактики, картина привычной нам Вселенной! Одно из двух: либо это проявление фиолетового смещения — сжатия Вселенной, либо свидетельство того, что мы замкнуты в своеобразной петле времени. Но в том, что мы не исчезли сразу после хронопрокола — Земля, Солнечная система, ближайшее звездное окружение, — я вижу великую надежду! Надежду на то, что не все потеряно и у нас остался шанс что-то сделать. И вместе с нами надеются те, кто все это устроил, виновники катастрофы, наши правнуки. Почему они не могут сами исправить содеянное, я не знаю, надо подумать. Но у нас самих есть шанс. Вот мы и подошли к третьему вопросу: что делать? Ответ прост: необходимо выключить хроноускоритель. Время само вытолкнет хронобур в нашу эпоху, и все вернется на круги своя… или не вернется!

Златков умолк. Эхо странных и страшных слов перестало метаться между стен, и на зал спустилась первозданная тишина.

— Но для каких целей иной разум или наши потомки использовали хроноускоритель? — спросил самый старый из членов Совета, сидевший впереди Павла.

— Да, — очнулся Златков. — Это лишь предположение, но уж очень хорошо оно укладывается в прокрустово ложе имеющихся данных. Всю информацию, все догадки и гипотезы, теоретический аппарат хронофизики и физики вакуума, общей теории поля, космологии и теории сингулярных состояний я вложил в большой интелмат Академии наук и получил ответ: хронобур провалился в самое начало времени, к моменту рождения Вселенной, и, возможно, именно в этом причина Большого Взрыва, взрыва космического «яйца», породившего нашу Вселенную!

Члены Совета переглянулись, кое у кого впервые промелькнула на губах легкая улыбка. Только Павел да присутствующий на Совете Ромашин знали, что из сказанного Златковым можно считать истиной, а что — нет. Но умудренные опытом члены Совета безопасности не стали доказывать Златкову, что его идея — всего лишь порождение человеческой мысли, пусть и пропущенной через умную машину; каждый из них уже принял решение, и теперь следовало из двух с лишним десятков решений составить одно, самое верное в создавшейся ситуации. Павел внутренне поежился, представив, какое бремя ответственности несут эти суровые, молчаливые, сдержанные люди, знавшие, что от их решения зависят судьбы не только отдельных коллективов, но и человечества в целом. И сейчас от их решения зависели стратегия и тактика всей цивилизации, направление ее усилий и стремлений, всего беспокойного бытия, подчиненного главной цели: уцелеть самой и сохранить среду обитания…

Златков понял реакцию присутствующих, но не обиделся. Он и сам на их месте отреагировал бы так же. К столу вышел Костров.

— Нет смысла лишний раз утверждать, насколько серьезны заявления комиссара Евроазиатского сектора и Златкова. Предлагаю следующее: сконцентрировать усилия лучших умов человечества для разработки способа связи с теми, кто нас контролирует, — с потомками, если это их рук дело, или с иным разумом — и наконец сообщить о случившемся всему человечеству. Люди должны знать все! Это главное, что должен решить Совет. Остальное — забота подкомиссий, я имею в виду вопросы энергозатрат, эвакуации, перехода УАСС на всеобщий «Шторм» и так далее. Прошу высказываться…

Спустя час Павел шел с Ромашиным в медцентр Управления, где его ожидали медики-эксперты со своей головоломной аппаратурой. У двери в медцентр начальник отдела придержал Павла за руку.

— Дальше я с вами не пойду. Не знаю, что вам сказать, прежде чем вы… Понимаете? Слова просятся на язык какие-то слишком громкие, трескучие, вроде: «За спиной Земля», «От вас зависит судьба цивилизации»…

Павел невольно улыбнулся.

— Не мучайтесь, Игнат, тем более что судьба мира не только в моих руках.

— Судьба мира… — сказал Ромашин так, что улыбка застыла на губах инспектора. — Помните философское определение времени? Время — это имманентное свойство мира, связанное с характером происходящих в нем изменений. Смысл фразы ускользает, прячется, несмотря на то, что все слова известны и понятны. Теперь мы точно узнали, что время — основа Мироздания! Жаль, что поздно…

— Может, еще не поздно?

— Может быть. Как выразился Златков, есть великая надежда! Надежда на то, что человек одновременно беспомощен и всемогущ. Идите. Буду ждать вас у себя.

Ромашин отпустил руку Павла и направился по коридору к лифту, прочь от двери с надписью «Медицинский комплекс УАСС».

После всесторонней медицинской проверки в медцентре Управления Павел прошел медосмотр и психологическое тестирование в Институте проблем медицины Академии наук, но никаких отклонений от нормы в его здоровье, психике, в работе нервной системы медикам отыскать не удалось.

— Вы не бог хладнокровия, — сказал ему, пожимая руку на прощание, директор Института проблем медицины академик Латышев, — но исключительно уравновешенный, координированный, абсолютно здоровый человек. С чем и поздравляю!

Речь академика тяготела к использованию слов в превосходной степени — видимо, сказывалась старая закалка лечащего врача, но после встречи с ним Павел почувствовал себя увереннее и добрее.

Выйдя в девятом часу за пределы института, расположенного в третьем округе Москвы, Павел вспомнил, что голоден, и решил поесть в кафе «Двадцатый век».

Через полчаса он уже заказал ужин и, пока заказ отрабатывался, рассеянно осмотрелся: он бывал здесь часто, и обстановка кафе, искусно сделанная под старину, в стиле далекого двадцатого века, была ему знакома.

Здесь не было сенсорных автозаказчиков, силовых завес и биокабин, рассчитанных на персональное автоматическое распознавание вкуса посетителей, не было синтезатора ароматов, бесшумных киб-официантов, эффекторов условий и видеопласта, создающего для любого посетителя любой пейзаж, не было синтомузыки с психоадаптерами, срабатывающими по настроению посетителей. По небольшому уютному залу со стенами из «кирпича» и «дерева» были расставлены треугольные, круглые, квадратные столики, рассчитанные на группы с разным количеством людей и с разными вкусами. У одной из стен между колоннами на небольшом возвышении располагался эстрадный оркестр, использующий старинные музыкальные инструменты. Оркестр играл что-то современное, но исполнение оставляло желать лучшего, все-таки возможности старинных инструментов во многом зависели от материала, качества изготовления и профессиональной подготовки исполнителей. Любой синтезатор мог заменить этот оркестр, особенно если музыкант достиг вершин эйфоромузыки, но Павел давно оценил желание распорядителей и оформителей кафе приблизиться к веку вплотную.

Официант — вполне живой и настоящий человек — принес на подносе ужин и расставил на столике.

— Я вас уже приметил, — сказал он. — Нравится русская кухня?

— Все нравится, — признался Павел. — Только никак не могу привыкнуть к живому обслуживающему персоналу.

Официант красиво засмеялся.

— Мне тоже поначалу было не по себе. Привык. Ешьте на здоровье и заходите еще.

— Спасибо, непременно.

Павел принялся за еду.

Оркестр начал играть что-то томно-нежное, лирическое, две пары вышли танцевать, но вскоре сели: кафе еще только-только начинало заполняться посетителями.