Земля: Начало - Михаил Ран

понравился бы. — тепло кивнула женщина, на секунду отведя взгляд к звёздам. — Он ведь… хороший?

— Не просто хороший. — тихо проговорила Рита. — Он… настоящий. Искренний. Даже когда не знает, что делать — он делает. Просто потому что может.

Марина Львовна мягко похлопала дочку по спине.

— Тогда тебе стоит помнить. Ты тоже настоящая. — она наклонилась ближе, заглядывая в глаза дочери. — Не забывай об этом. Никогда. Ладно? А теперь иди отдыхать. Завтра всё решишь. Сегодня просто дыши. Дела подождут.

— Но я не… — попыталась было возразить Рита, но мать лишь усмехнулась:

— Я тебя умоляю, Риточка, таки твоя мама не первый год живет! — протянула на знаменитый манер Марина Львовна. — Видела твой рюкзак у двери. — она поднялась и ласково потрепала дочку по волосам. — И если ты уедешь сейчас, отец расстроится. А если честно, то я тоже.

Оставив это как последнюю ноту, Марина скрылась в доме, оставляя Риту одну под мерцающим небом. Девушка медленно достала из рюкзака термос, сделанный заранее, и налив чаю в крышку, жадно отпила оттуда. Напиток не остыл, и хранил в себе уют. Как весь этот замечательный вечер.

Время текло вязко, будто сама планета на миг замедлилась, позволяя ей просто быть. Ни решений, ни слов, ни страха — только небо, и шепчущий ветер в листве садовых деревьев.

Но этот покой был слишком хрупким.

Резкая, почти неуловимая вспышка фиолетового света, как светлячок, но в слишком чуждом спектре — мелькнула у самого края невысокого забора. Рита замерла. В темноте силуэт словно вытек из тени: высокий, худой, бледный. Его лицо… его лицо она уже видела. В автобусе. С той девушкой.

Холод медленно начал подниматься по позвоночнику.

— Что… что вы тут делаете?.. — голос её предательски дрожал, и она непроизвольно попятилась, пока не натолкнулась на… прикосновение. Маленькие ладони легли ей на спину: лёгкие, невесомые, как у ребёнка, но сдавливающие с невероятной силой.

Рита обернулась. За ней стояла она.

Та девушка. Та самая, с чужими глазами и невозможной грацией. Та, кто тогда, в автобусе, просила у неё предмет интимной гигиены, и ушла с улыбкой к своему молодому человеку, который и сейчас был тут.

Она снова улыбалась.

— Маргарита. — произнесла незнакомка мягко, с лёгким налетом новизны, как будто изучала каждую букву её имени. — Нам надо с вами поговорить.

Она склонила голову набок и приложила палец к губам почти игриво, почти по-дружески. Но в этом жесте не было ничего безопасного. Словно она требовала сохранять тишину.

— Я… н-не думаю… — начала Рита, отступая, и уже собиралась закричать, но та, не меняясь в лице, быстро, почти незаметно, прижала ладонь к её губам. Кожа у неё была тёплая. Слишком тёплая и… пурпурная?

— Это не был вопрос. — прошептала Яс’са.

Мир сжался в точку.

И погас.

Глава 23

Всё, что только что вывалили на меня майор и человек в белом халате, по имени Лаврентий Павлович, укладывалось в голове с трудом. Будто кто-то попытался вложить в старую флешку всю Московскую библиотеку. Слишком много терминов, несостыковок и… вопросов. И главное — ощущение, что у меня нет иного пути, кроме как сыграть по их правилам. Диалог выглядел вежливым, но вся конструкция беседы имела один подтекст: выбора, Алекс, у тебя нет.

— Итак, Александр, вы готовы подписать бумаги и поработать с нами? — спросил Лаврентий Павлович, чуть склонив голову набок, как будто изучал не человека, а природное явление. Его белоснежный халат был выглажен до безукоризненности, а седина на голове сверкнула при повороте, как серебро под солнечным светом.

— Полагаю, выбора у меня всё равно нет. — отозвался я, стараясь держать голос в нейтральных тонах. — Но всё же хочу знать: что именно вы собираетесь от меня получить? До того как я приму окончательное решение. Это ведь допустимо, верно?

— Разумеется. — почти с весёлой лёгкостью ответил учёный, словно речь шла о чайной беседе, а не о чём-то, что пахло интригами, подписями кровью и тайной на уровне государства. — Майор, пожалуйста.

Марков, не произнеся ни слова, опустил руку в дипломат, который был у него в руках, и достал несколько листов, скреплённых клипом. Бумага была плотной, слегка шершавой на ощупь, как настоящая, старая офисная бумага, а не глянцевые современные распечатки. Сканируя глазами текст, я быстро понял — это соглашение о неразглашении. Классический формат. Без конкретики, без намёков на будущую работу и то что будет дальше. Пока.

Я подписал, смысла тянуть никакого нет. Сухо. Без пафоса. И протянул листы обратно.

Майор молча взял бумаги и убрал в дипломат, а затем замер словно манекен в витрине. Ни взгляда, ни движения. Только лёгкий скрежет, когда застёжка защёлкнулась.

— Теперь, когда формальности позади. — сказал Лаврентий Павлович и, будто по сигналу, развернулся на каблуках. — позвольте показать вам нечто действительно интересное. Пройдёмте.

Он подошёл к одной из глухих стен около экранов, и та, едва слышно щёлкнув, начала отъезжать в сторону, открывая проём, ведущий в соседний зал. За этим металлическим зевом скрывалась иная реальность.

Я вошёл следом. И мгновенно почувствовал, как воздух стал плотнее, суше, чище. Здесь царила не просто стерильность — почти агрессивная чистота, которая казалась чужеродной, неестественной. Комната напоминала анатомический театр, но в стиле футуризма. Белые глянцевые стены, пересечённые вшитыми в панели световыми линиями, создавали ощущение, будто ты находишься внутри не здания, а огромного медицинского устройства.

По периметру зала расположены сложные приборы: голографические панели, матовые дисплеи, консоли, обвитые жгутами кабелей. Они шипели, пульсировали, мигали разноцветными огоньками, будто были не машинами, а организмами, готовыми к операции.

И в самом центре — капсула. Овальная, почти как кокон из фантастических хроник, она казалась живой. Её полупрозрачная поверхность переливалась мягким серебристым светом, будто ртуть, пойманная в момент дыхания.

Первой мыслью, мелькнувшей в голове, была неожиданно бытовая: "Чёрт, не отказался бы сейчас от горячей ванны." Но в этом странном устройстве явно не шла речь о комфорте.

Капсула была наполнена жидкостью — густой, с лёгким синим свечением, больше напоминающей амниотическую среду, чем воду. Внутри угадывались платформы и механизмы фиксации тела. Их было слишком много, как и тонких удерживающих рам, созданных не просто для поддержки, а для изоляции. Пучки кабелей сплетались в подобие корней, тянущихся от устройства к консольным стойкам по периметру зала. Всё пространство вибрировало от её присутствия, капсула дышала, жила собственной, отстранённой жизнью.

— Александр, подозреваю, у вас стало ещё больше вопросов, чем было до этого. — негромко произнёс Лаврентий Павлович. В его голосе не чувствовалось вопроса — это была просто