Эпицентр - Евгений Иванович Филенко

– Не вижу… – сипел тот. – Захворал я… Ближе подойди, может – разгляжу. В голове у меня круговерть.

– Я – Кратов, ты меня здесь выхаживал, к летающему зверю провожал!

– Ты разве живой еще? Я думал – тебя твои дружки сожрали. Больных да увечных всегда жрут. Меня вот чуть не сожрали, да раздумали – вдруг еще встану? Жалко меня жрать – знаю много…

– Да что с тобой?

– Лешие вчера напали. Один меня по башке сильно огрел, едва последние слова не вышиб напрочь. Нынче все на охоту убрели. Самок с детенышами в новую берлогу упрятали. А я лежу здесь в дерьме один, слова пересчитываю, чтобы не растерять. Не помогает – расползаются куда-то, змеищи… Худо мне, Хрра-тов, как бы не помереть. А помирать неохота, недужить – и того сильнее. Ведь сожрут меня, и слова мои сожрут вместе со мной, вот что обидно… Заговоры все позабыл, какой из меня теперь шаман?

– Бубб, дружище, я помню все твои заговоры наизусть!

– Правда? – обрадовался тот. – Подожди-ка…

Он заворочался в своих шкурах, застонал, мотая головой в коростах запекшейся крови. Потом с трудом сел и вытащил из-под себя здоровенный лоскут тонкой древесной коры.

– Нож тут где-то был… – ворчал он, шаря вокруг. – Запропастился к лешему… А, вот! Давай-ка расскажи мне заговор от брюшной маеты, а я его себе на коре нарежу для памяти. Что это у тебя с глазами? Хворь какая? Ты ко мне близко не садись, мне своих болячек достает, и так ни лешего не вижу, да чтобы еще из глаз потекло…

– Это не хворь, – сказал Кратов. – Это у нас бывает иногда, от сильной радости.

– Чудной вы народ, – проговорил Бубб укоризненно. – Все-то у вас не как у людей. Да леший с вами, живите как знаете… Ну, давай начинай.

Интерлюдия

Земля

– Инцидент имел место, когда по земному летоисчислению шел примерно 1450 год, – сказал Спирин. – То есть Колумб не то что еще не открыл Америку, а был довольно-таки молодым человеком и, говоря образно, ходил под стол пешком. Здесь, где мы сейчас имеем несравненное удовольствие беседовать, отправляли свои нехитрые языческие культы в полной гармонии с матушкой-натурой индейцы тупи-гуарани, а также тупинамбас и тупиникинс. А на Москве княжил Василий Темный, таковым прозываемый за увечье уже года четыре…

– А наши земли рвали в клочья османские турки и Габсбурги, – нетерпеливо прервала его Рашида. – Мы оценили ваш энциклопедизм.

Спирин довольно захохотал и попытался поцеловать ей руку – женщина ловко увернулась. Очень невысокий, неопределенного возраста (где-то от шестидесяти до ста двадцати!), кругленький, подвижный, с короткой курчавой бородой, он выглядел настоящим любителем жизни, искателем удовольствий и развлечений. Которому самое место в Рио, но вряд ли – в этом пандемониуме, в инфобанке Тауматеки, где он занимал маленькую келью на шестом подземном этаже. Мог бы вытребовать и большую, но, по его словам, терпеть не мог голых стен. Свободные же пространства крохотной клетушки легче было наполнить кристаллотеками, древними инкунабулами из бумаги и пластика, пыльными мемографами и мемоселекторами, таинственного вида статуэтками, похожими на диковинные кораллы, пустыми пивными банками в экзотических наклейках, объемными макетами звездных систем с застарелой паутиной между планетарных орбит, хрустальным кубком в форме банановой грозди, с облезлой написью «Призеру регионального первенства штата Пернамбуку по древолазанию» (один банан был отколот – возможно, вследствие использования приза для бития по чьей-то довольно твердой голове – и валялся рядышком), засохшей веткой пальмы-карнауба в естественном восковом налете, искусственным чучелом ястреба-гарпии и размалеванными по-боевому черепами, из которых по меньшей мере два человеку явно не принадлежали. Остаток места был отдан столу в консервативном стиле, на котором громоздились внавал разноцветные листки с рукописными заметками, большому видеалу и двум креслам для посетителей. В одном теснился Кратов, согнувшись вдвое, чтобы не стукаться головой о полку с черепами, и стараясь не жестикулировать. В другом сидела Рашида, по обыкновению своему красиво закинув ногу на ногу, с тлеющей сигаретой в пальцах изящно заломленной руки. Сам хозяин умостился на простеньком крутящемся табурете с подлокотниками, где и вертелся много и с удовольствием, как бы невзначай прихватывая Рашиду за голое колено.

– Обожаю, – промурлыкал он. – Когда приходят и чем-то интересуются, когда есть чем удовлетворить этот интерес… а в особенности, когда удастся разозлить хорошенькую женщину!

– И все же, Мануэль Габриэлевич, – сказал Кратов благодушно. – Об истории человечества давайте в другой раз. И предупреждаю: гневить конкретно эту женщину очень опасно. Может изурочить.

– Могу, – подтвердила Рашида, стряхивая пепел в хрустальный кубок.

– Ну извольте, – вздохнул Спирин. – Вот вам факты. Корабль назывался «Азмасфох-Вэлвиабэтха», что можно перевести на земные языки примерно как «Пронизывающий все пространства». Он принадлежал империи Тахамаук и следовал с их планеты Птэриш на их же планету Окхшеоб.

– Хм! – вырвалось у Кратова.

– Самое время рассказать об империи Тахамаук, – сказала Рашида, с неудовольствием покосившись на него.

– Тахамауки – это, барышня, очень древняя гуманоидная раса, – промолвил Спирин. – Пожалуй, древнейшая среди человекоподобных. Их чрезвычайно высоко чтут в Галактическом Братстве за колоссальный вклад в науку и культуру вселенского содружества. Когда-то они были фантастически пассионарны. За несколько тысяч лет космической экспансии они освоили – а на заре своей истории попросту завоевали! – обширные обитаемые пространства. Без всяких, заметьте, экзометральных переходов, единственно с применением субсветовых флотов! Оттого-то их кораблям и даровались столь претенциозные имена. К упомянутому же периоду времени тахамауки уже в значительной степени утратили прежнюю мобильность и не без труда управлялись с неоглядной империей. Между прочим, некоторые их колонии сейчас обрели суверенный статус и порой непросвещенными исследователями почитаются за самостоятельные цивилизации. Например, Доуген, Згунна, Гледрофидд, да и упомянутая Окхшеоб, впрочем…

– Ну, мы-то, верно, происходим не от этих ваших… томагавков, – сказала Рашида.

– Что не делает нам большой чести, – хмыкнул Спирин. – Забавно, но в моей молодости был период, когда я и мои сверстники имели несказанную дерзость именно так и называть эту великую расу. Но, поверьте, топор войны эти существа зарыли еще до того, как на Земле произошло Разделение, то есть очень давно.

– Но это же была империя! – заметила Рашида.

– Это и сейчас империя, – кивнул Спирин. – Пускай и утратившая – довольно безболезненно! – некоторую часть своих колоний. И во главе ее пребывает весьма просвещенный и талантливый монарх.

– Как это может сочетаться с их древностью и, как вы говорите, мудростью? – пожала плечами Рашида. – Монархия – это варваризм…

– Ну, не знаю, – возразил Спирин. – Кому как нравится. Для кого-то административные функции – тяжкое бремя ответственности. А для кого-то, как для