Василий Головачёв - Древо исчезающих времен

— Неужели расчеты так точны?

— Для проникновения в прошлое даже на тысячу лет точности расчетов, конечно, не хватало, но мы обошли это препятствие тем, что ввели самофокусировку хроноскважины.

— И на время эксперимента канал хроноскважины сохраняется?

— Вы хорошо схватываете суть. В ходе эксперимента «стволом дискретного временного пробоя» связываются все миллионы Земель в различные эпохи.

— Что же произошло в последнем эксперименте?

— Мы решили уйти в прошлое на глубину в пять миллиардов лет, к моменту образования Земли. — Марич нахмурился. — Но хронобур почему-то глубже одного миллиарда лет не шел, несмотря на увеличение мощности пробоя, словно напоролся на слой времени повышенной твердости. И тогда возникла идея применить направленную реакцию хронораспада.

— После чего и произошла катастрофа?

— Не знаю. Раз двадцать мы запускали хроноускоритель без ощутимых результатов. На двадцать первый… он включился самопроизвольно.

— Как такое возможно?

— К такому выводу пришли эксперты. Но я в эту гипотезу не верю. В Ствол встроены четыре системы безопасности, не позволяющие ему включаться не только спонтанно, но даже если бы кто захотел включить отдельные его системы. Нет, хронобур был инициирован специально кем-то, кто хорошо знал, чем все закончится.

— Но кому это могло понадобиться?! И для чего? Если все знали, что сверлить время опасно… Хотя, может быть, такие вопросы задавать преждевременно. Однако вы не могли не посчитать для себя, что послужило причиной катастрофы.

— Не люблю гипотез, — хмуро отрезал Марич. — Я не хронофизик-теоретик, а инженер-механик, практик, время для меня осязаемо в металле аппаратуры. Вам лучше поговорить со Златковым, начальником Центра, у него идей много.

— А все же? Разве у вас нет своего мнения?

— Считаю, что хронобур ни при чем. — Тон речи Марича остался прежним. — Башня хроноускорителя снизу доверху напичкана системами безопасности и контроля, автоматически прекращающими эксперимент при малейшей опасности. Нет, я не знаю, что случилось.

— Что ж, — вздохнул Павел, — и на том спасибо.

Он достал бинокль и принялся внимательно рассматривать белоснежное здание лаборатории с черными провалами окон. Казалось, все помещения заполнены странным черным дымом, не рассеивающимся со временем и не вытекающим наружу.

Вдруг из-за здания выпрыгнуло круглое черное пятно и стремительно помчалось к близкой белой стене Ствола. Павел разглядел паукообразное существо с длинными суставчатыми ногами, двумя парами глаз, глянцевитым эллипсоидом тела. Поглядывающий на инспектора Марич вскинул к глазам свой бинокль.

— Конкистадор, — пробормотал он через минуту. — Автомат обслуживания ускорителя и оборудования лаборатории. Вполне самостоятелен, дитя второго поколения мыслящих автоматов.

Павел повел биноклем в сторону и в километре обнаружил ряд черных труб, направленных на белую башню хроноускорителя. Трубы иногда неторопливо ворочались из стороны в сторону и становились похожими на стволы орудий древних линкоров.

Павел повернулся к ним спиной.

— Поехали. Центр далеко отсюда?

— Почти под нами.

Центр пояса защиты представлял собой подземный бункер с энергохозяйством и собственным киб-интеллектом высокого класса. Зал управления и контроля площадью в триста квадратных метров был занят низкими, зализанными пультами автоматического монитора защиты, аппаратуры наблюдения, контроля параметров среды, связи и передачи информации. Стены зала служили экранами комбайнов оперативной связи и наблюдения, на один из них был выведен геологический разрез земли до глубины в километр в том месте, где стоял Ствол: на фоне коричнево-черных пластов с вкраплениями красных, оранжевых, желтых полос и трещин — голубоватая круглая колонна, постепенно растворяющаяся в породах равнины на глубине в двести метров.

Людей в зале работало мало — всего пять операторов. Атанас Златков сидел в кресле возле одного из пультов, на рукаве его плотной рубашки выделялся алый ромб с маленьким серебряным сфинксом.

Это был крупный смуглый мужчина с шапкой блестящих черных волос, медлительный и, как показалось Павлу, несколько апатичный. В дальнейшем оказалось, что Златков склонен к быстрым сменам настроения, умеет переходить от конкретной ситуации к сжатой формулировке и абстрактным размышлениям.

— Вы далеко не первый, кто является ко мне с просьбой объяснить причины катастрофы, — сказал он в ответ на вопрос Павла. — Но специалисты вашего ведомства не любят иметь дело с домыслами, им подавай факты, не так ли?

— В общем верно, — согласился Павел, решая, как вести себя с этим известным всей планете ученым. — Вы хотите сказать, что факты, которые знаете вы, в равной мере знают все остальные и что новых фактов не прибавилось. Угадал?

Златков с проснувшимся на мгновение любопытством окинул Павла взглядом.

— Профессиональная интуиция? Впрочем, неважно, новых фактов у меня в самом деле нет. — Он нахмурился, помолчал. — Самый странный из фактов — спонтанное включение Ствола… хронобура. А самый страшный — гибель коллег! Погибли замечательные ученые и механики, готовящие эксперимент… А я вот цел и невредим. И Маричу повезло, он тоже уцелел чудом.

Павел промолчал. Трагедия была настолько свежа в памяти этого человека, что любой вопрос о лаборатории воскрешал события и бередил душу. Но не спрашивать инспектор не мог.

— Ничем помочь вам не могу, — добавил Златков. — Причины самозапуска Ствола неизвестны. Зато известны последствия. Связи с лабораторией нет, внутрь до сих пор пробиться не удается. Обычные жестко запрограммированные киберы просто не возвращаются, а конкистадоры не хотят подходить к зданию даже на сто метров. Знаете, что такое конкистадор?

Павел вспомнил биомеханического паука и кивнул.

— Странное название для кибера.

— Так их назвал сам создатель Фелипе Мендоса, вероятно, из-за того, что предназначались они специально для нашей лаборатории и первыми должны были завоевать время. — Златков задумался, хмуря густые широкие брови, нервно побарабанил пальцами по панели пульта. — В результате эксперимента оказались связанными Стволом хроноскважины сотни Земель в различные временные эпохи и в разных точках пространства. На основе тех данных, которыми располагает Центр, я высчитал, что Ствол соединил не менее трех сотен эпох с промежутками в десятки, сотни тысяч и сотни миллионов лет. Сам хронобур, вероятнее всего, провалился глубже пяти миллиардов лет в историю Земли и не вышел из резонанса. С большим трудом мы получаем крохи информации о точках выхода Ствола на поверхность Земли, но помочь конкистадорам не в силах, им приходится самим удерживать Ствол на грани полного распада. Если бы не они…

— Мне говорили, — кивнул Павел. — Произошла бы цепная реакция хронораспада.

— Мы посылаем конкистадоров в Ствол сотнями, возвращаются единицы, да и те почти без памяти. Вероятно, выход из Ствола в реальное время чреват перепадами темпоральных ускорений, стирающими информацию на молекулярном и атомарном уровнях. Мы, конечно, ищем способы проникновения в Ствол человека, но задача исключительно сложная, необходимы опыты на животных, и нужен доброволец, который спустился бы вниз по Стволу и отключил генератор… — Златков покачал головой, чуть поморщился и снова надолго задумался, уйдя мыслями в себя. Павел терпеливо ждал, посматривая на экраны, показывающие пейзажи вокруг Ствола.

— Собственно, это все, что я могу сообщить, — с неохотой проговорил начальник Центра, очнувшись от своих размышлений, скорее всего невеселых. — Наука о времени, к сожалению, недетерминистская наука. Она не дает однозначных ответов, а предлагает несколько вариантов с разной вероятностью. Коллеги-хронофизики более осторожны в выводах, но они не знают того, что знаю я о работе ускорителя. А я… я боюсь, что генератор хронораспада провалился так глубоко, что нам его уже не достать. Понимаете, на чем висит человечество?

Павел вдруг почувствовал мимолетную неприязнь к этому человеку, наделенному властью и ответственному за безопасность не только отдельного коллектива, но и, может быть, всего рода людского на Земле.

— Если ваши эксперименты со временем так опасны, — тихо произнес он, — то почему вы не объявили мораторий на их проведение?

Начальник Центра откинулся в кресле, побледнел, но глаза его сохранили прежнее равнодушное выражение.

— Прежде чем экспериментировать, ученые создали теорию хронопрокола, или, если хотите, бурения времени. И до последнего опыта теория и практика сходились даже в деталях, так что ни о каком моратории речь не шла. Кстати, за нашей работой пристально следила СЭКОН, а эта организация, как известно, применяет свои особые полномочия весьма успешно.