Адмирал Империи – 52 - Дмитрий Николаевич Коровников

Доминика почувствовала, как внутри поднимается волна ярости. Не потому, что слухи были ложью — они были в значительной степени правдой, — а потому, что её личные трудности стали предметом обсуждения среди подчиненных, которые, похоже, начали искать любой повод для смены своей «неумелой» командующей.

— Я ценю вашу откровенность, Аристов, — произнесла она, удерживая голос ровным. — Но запомните: моя личная борьба — это мое дело. Единственное, что должно волновать экипажи — это моя способность командовать. И я докажу её не словами, а действиями в предстоящем сражении.

Она сделала паузу, ловя на себе холодный взгляд своего нового заместителя, поставленного сюда на замену капитана Надя, которого в прямом эфире расстреляли люди Джонса.

— Сейчас дивизии нужна твердая рука. Сомнения в командовании могут стоить нам победы и жизней экипажей. Вам придется просто подчиниться мне, капитан-лейтенант.

Аристов выпрямился по стойке, на лице его играли желваки.

— Мне нужен список офицеров, не согласных с моими распоряжениями…

— Такого списка я вам предоставить не могу, — выдавил из себя капитан.

— Тогда не смею вас больше задерживать, — хмыкнула вице-адмирал Кантор. — Сама разберусь… Свободны, капитан.

После ухода Аристова Доминика осталась одна в отсеке. Её рука непроизвольно потянулась к левому боку, где все еще ныло недолеченное ребро. Возможно, Соломин был прав, и ей следовало продлить лечение. Но сейчас отступать было поздно. Она должна была доказать — себе, своим офицерам, Дессе, — что достойна командовать дивизией.

Доминика активировала внутреннюю связь:

— Капитан Вайс, капитан Зарецкий, капитан Легостаев, капитан Малинин, капитан-лейтенант Кузенков, командир корабля Сорокин, капитан-лейтенант Аристов, — начала перечислять она командиров различных кораблей своей дивизии, — освобождаются от занимаемых должностей. Командиры отсеков и старшие помощники принимают на себя временное командование. Подробный приказ разослать через тридцать минут.

Закончив передачу, она отключила связь и на мгновение закрыла глаза. Это было радикальное решение — снять с должностей сразу столько старших офицеров. Но Доминика чувствовала, что это необходимо. Она не могла позволить находиться рядом с собой командирам, сомневающимся в своем адмирале. Не перед лицом предстоящего сражения.

Через час по Северному космофлоту разнеслась весть о масштабной чистке командного состава 2-ой «ударной» дивизии. Информация тут же дошла до адмирала Дессе, и Доминика получила срочный вызов на авианосец «Петр Великий»…

Личная каюта адмирала флота была по-прежнему освещена приглушенным светом, создававшим ощущение интимности, несвойственное официальным встречам. Дессе стоял у иллюминатора, созерцая безмолвие космоса. Когда дверь бесшумно открылась, пропуская Доминику, он не сразу повернулся.

— Двадцать один офицер за один день, — произнес он, не оборачиваясь. — Это рекорд даже для меня.

Его голос звучал не строго, скорее задумчиво. Доминика остановилась в центре каюты, вытянувшись по стойке «смирно»:

— Вынужденная мера, господин адмирал. Перед столкновением с Граусом мне нужна полная уверенность в лояльности и решительности командного состава.

Дессе наконец повернулся к ней. В тусклом свете каюты его лицо казалось высеченным из камня, лишь глаза сохраняли живость и остроту.

— Можно быть уверенным в лояльности, но не в компетентности, — заметил он. — Помощники и заместители, занявшие места снятых командиров, имеют меньший опыт. Ты не опасаешься, что как раз это и скажется на эффективности дивизии в бою?

— Сомнение в командовании более губительно, чем недостаток опыта, — твердо ответила Доминика. — Новые командиры компенсируют нехватку опыта энтузиазмом и преданностью.

Дессе подошел к небольшому столику и жестом предложил ей сесть. Это был отход от официального протокола — признак того, что разговор переходит в более личную плоскость.

— Садись, Доминика, — сказал он.

Она опустилась в кресло, сохраняя прямую осанку, словно боясь, что малейшее расслабление выдаст её физическую слабость. Дессе налил в два бокала напиток золотистого цвета — редкий земной коньяк, который он берег для особых случаев.

— Я не собираюсь отменять твои приказы, — произнес он, вручая ей бокал. — Ты командующая дивизией и вправе формировать свой штаб по своему усмотрению. Но я должен быть уверен, что эти решения продиктованы интересами службы, а не… личными мотивами.

— Что вы имеете в виду, Павел Петрович?

Дессе сделал глоток коньяка, словно собираясь с мыслями.

— Я знаю, что ты прошла через тяжелые испытания, — сказал он наконец. — Физические травмы заживают быстрее, чем душевные. И иногда эти травмы влияют на наши решения, даже когда мы уверены в обратном.

Доминика почувствовала, как внутри нарастает напряжение. Она поставила нетронутый бокал на столик.

— Вы считаете, что я эмоционально нестабильна, господин командующий, — это был не вопрос, а утверждение.

— Я считаю, что ты человек, — просто ответил Дессе. — И как любой человек, не застрахована от последствий травматичного опыта. Это не делает тебя слабее или менее компетентным командиром. Но это факт, который нужно учитывать.

Доминика поднялась, не в силах сидеть спокойно.

— Я не позволю своим личным переживаниям влиять на командование дивизией, — произнесла она с нажимом. — Решение о снятии офицеров было принято на основе объективной оценки их лояльности и готовности выполнять приказы. Ничего более.

Дессе тоже встал, оказавшись лицом к лицу с ней. Их разделяло не более метра — дистанция, непозволительная по уставу, но допустимая между двумя людьми, прошедшими вместе долгий путь.

— Я верю тебе, Доминика, — сказал он тихо. — И поддержу любое твое решение. Но позволь дать совет не как адмирал адмиралу, а как человек, который… дорожит тобой.

Эти слова, произнесенные с нехарактерной для Дессе мягкостью, заставили Доминику вздрогнуть. Они возвращали её в прошлое, когда их отношения выходили за рамки служебных.

— Не отталкивай тех, кто хочет помочь, — продолжил Дессе. — Не превращай свою боль в стену между тобой и людьми, которые тебе преданы и преданы нашему общему делу. Сила командира не в безупречности, а в способности признавать свои уязвимости и превращать их в преимущества.

В его взгляде Доминика видела нечто большее, чем просто забота командующего о подчиненном. Это была глубокая личная тревога человека, который не смог защитить дорогого ему человека от страданий.

— Я должен был спасти тебя раньше, — почти шепотом произнес Дессе, и в его голосе прозвучало редкое для него сожаление. — Не должен был допустить твоего плена. Если бы я действовал быстрее, решительнее…

— Не вини себя, Павел, — Доминика неожиданно для себя протянула руку и коснулась его плеча. — Ты сделал все возможное. И в итоге пришел за