Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова

Джабжа молчал. Догадывался ли он, что привязывало меня к Егерхауэну, или даже знал точно – не имело значения. Он был молодчина, что молчал. А я вот сидел верхом на каком-то табурете и все покачивался в такт музыке – светлая и удивительно ритмичная, она никак не хотела исчезать – и говорил, говорил…

– Джабжа, – говорил я, – мир вашей Хижины чертовски древен, это другая эпоха, Джабжа. Это ушедшая эпоха пространства, где все – вверх, вперед, в стороны. Ты знаешь, как развивалось человечество? Сначала оно познавало пространство – как врага, настороженно, с оглядкой. Времени тогда люди просто не замечали – оно было выше их понимания. По мере того как человек начал отходить от своего жилища, он стал завоевывать пространство. Тогда и возникло первое, такое смутное-смутное представление о времени. Не о том времени, что от еды до охоты. О Времени. Ты меня понимаешь. Но это представление открыло такую бездну, что лучше было обо всем этом и не думать. И человечество занялось пространством, благо оно покорялось довольно элементарно. И вот старик Эрбер решил закончить эпоху покорения расстояний – любой уголок вселенной должен был стать доступным для человека. Но вместо того, чтобы закончить одну эпоху, он сразу открыл новую эру.

Джабжа все молчал, наклонившись над пультом и выцарапывая на его панели какого-то жука.

– Ваша Хижина осталась в милом добром пространственном веке, – продолжал я. – В нем остались и все вы, и даже те двое, которых ты только что создал передо мной. Они были легки и наполнены светом, потому что не чувствовали каждым квадратным сантиметром своей кожи того чудовищного давления времени, которое легло на плечи всех остальных жителей Земли…

– А ты ее видел, всю Землю? – быстро спросил Джабжа.

– Видел. Я видел людей, стремительных до потери человеческого тепла.

– И по одной этой быстроте ты уже заключил, что все на Земле – психи, вроде твоих коллег, я имею в виду Элефантуса и этого… Пата.

От неожиданности я даже перестал качаться. Вот тебе и на! В свете теории о подвигах поколений именно Элефантус и Патери Пат (в меньшей степени, разумеется) казались мне героями своего времени. Они отдавали себе полный отчет в кратковременности своего пути и поэтому старались как можно больше сделать. Я ведь видел, как скупо тратили они свое время на все то, что не касалось непосредственно работы. Значит, это не героизм – отдавать всю свою жизнь науке?

– Ну, Джабжа, – я только пожал плечами, – ты, братец, необъективен. Они же работают, как каторжные.

– Знаю, – сказал Джабжа, – ну и что? Работа на полный износ организма – это не заслуга. Теперь об этом только такие мальчики, как Туан, мечтают. Да и то по глупости.

– Но если есть поколение какого-то подвига, то должны же быть и его герои!

– Вот-вот. Пара вас с Туаном. Все герои, пойми ты это. А не понимаешь – садись в мобиль и катись в любой центр, лишь бы там было много людей.

– Не сейчас, Джабжа.

Он опять промолчал.

– Вот и пойми тебя: то – «психи», то – «все герои».

– Чего тут понимать? Герои-то – люди, а люди разные бывают.

Против этого трудно было возразить.

– Да, – сказал я, – очень разные. Даже в наш век.

– При чем тут век? Вот ты тут теорию развивал, что были когда-то люди, которые не чувствовали давления времени. По скромному моему пониманию, думал ты одно, а говорил – другое. Тебе не дает покоя не Время – вообще, философски, а просто-напросто даты, принесенные «Овератором». Так?

– Так, – сознался я.

– И ты полагаешь, что люди только сейчас задумались над этим вопросом? Нет, Рамон. Узнать свой век – это с давних времен было мечтою сильных и страхом слабых. Есть такая сказка, старая-престарая, из сказок про доброго боженьку. Был такой боженька – по доброте своей людей тысячами губил, младенцами тоже не брезговал; земли целые прахом пускал. Слыхал, наверное. Сотворил этот бог людей и довел до сведения каждого, сколь быстро он его обратно в лоно свое приберет. Ну, возни у бога в те времена много было – целую метагалактику отгрохал, не скоро руки опять до Земли дошли. А когда дошли, совершил он инспекторскую поездку по некоторым районам Средиземноморья. И первый, кто попался ему на глаза, был здоровенный детина, который крушил вполне пригодный для эксплуатации дом. «Ах ты, сукин сын, – завопил добрый боженька, – что это ты делаешь с Жилым фондом!» – «А то, – ответствовал детина, – что завтра мне помирать, а чтоб соседу моему ничего не досталось, и дом свой порушу, и овец порежу». Проклял его бог и постановил: никому смерти своей не знать. С тех пор мир был на Земле. Относительный, конечно.

Мы помолчали.

– Дикая сказка, – сказал я. – И кто ее выдумал?

– А кто знает? Торгаш какой-нибудь. Мелочь человеческая. Странно только, что на эту сказку умные люди частенько ссылались. Ну да шут с ней. Примерно в эти же времена жил другой человек. Поэт. И писал он по-другому. Вот послушай один его стих: «Скажи мне, господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой…»

Сдержанная сила, какое-то непоказное бесстрашие и бесконечная искренность этих скупых слов потрясли меня.

– Подстрочник Данте?

– Да нет, подревнее. Говорят, царь Давид, только не похоже – такое бесстрашие вряд ли могло быть у человека, который слишком много терял вместе с жизнью. Скорее всего – безвестный мудрец, древние цари тоже не дураки были, – Джабжа поднялся, – умели, наверное, себе референтов подбирать.

Мы снова были в коридоре. Осталось всего четыре одинаковых двери – Джабжа прошел мимо них.

– Вот, собственно, и всё. Это наши личные апартаменты – клетушки Лакоста, Туана… А тут обитает Илль. Да вот, кстати, и она возвращается.

Я бы не сказал, что заметил хоть какой-нибудь признак ее появления.

– Не удивляйся – мы привыкли узнавать каждый подлетающий мобиль.

– Но я не слышал ни одного.

Джабжа толкнул дверь гостиной и пропустил меня первым.

– Тем не менее за то время, пока мы осматривали эти развалины, около десятка вылетело и столько же вернулось. Центральный кибер сам распоряжается всеми механизмами и вызывает нас только в крайних случаях. Ну ладно, экскурсия окончена. Что есть, то есть. Хочешь – бери.

– Сейчас – не могу.

– Догадываюсь. Но не отказываешься – и то хлеб.

– Очень-то я тебе нужен…

– Да так, приглянулся, знаешь.

– Вот уж не подумал бы…

И тут в комнату ворвалась Илль.

– Ага! – закричала