Гребень волны - Евгений Иванович Филенко

полета проходили при обычной, земной силе тяжести – разумеется, если экипажу по какой-то причине не хотелось острых ощущений. На планетах-гигантах, если кому-то взбредала фантазия туда соваться, использовались гравикомпенсаторы. Но звездоход должен быть готов ко всему. Теоретически – на практике такого еще ни разу не случалось – гравикомы могли отказать. А отказ техники для звездохода не повод к отступлению…

Когда Костя выполз из имитационной камеры после первого сеанса, слепой, глухой и отупевший, он внезапно почувствовал, что взлетает. Земля больше не удерживала его! Он судорожно вцепился в чью-то протянутую руку, чтобы его ненароком не унесло под потолок. «Пятикратка, – сказал кто-то рядом. – Ты сейчас весил полтонны. Как хорошо упитанная горилла». – «Вот жалко-то зверушек, – пробормотал Костя набрякшими губами. – И как они только себя таскают всю жизнь?..» – «Еще шутит, – отметил невидимый собеседник. – Молодец. Будет толк».

И теперь, с уходом Рашиды, он будто заново родился на свет. К нему мигом подкатил аппетит, пошловатые голографические миражи больше не раздражали до подкожного зуда. Косте стало хорошо и покойно. И в то же время чуточку не по себе.

Потому что он вынужден был признать: именно прекрасная Рашида повинна в его угнетенном состоянии!

6

– Добрый вечер, Второй, – услышал Костя над самым ухом.

Он поспешно отодвинул блюдо и засуетился, чтобы выбраться из-за стола и приветствовать мастера, как полагается по уставу.

Пазур поморщился и жестом отмел его позывы громко и внятно доложить, что экипаж жив, здоров, весел и развлекается на всю катушку.

– Угомонись, – сказал он. – В тавернах все равны, и капитаны, и матросы, – это прозвучало, как строка из старинной, забытой всеми песни. Быть может, так оно и было. – Не очень-то мне по нраву торчать перед тобой с задранной головой и узнавать то, что я и сам вижу. Хотя, не скрою, любопытно наблюдать твою приверженность уставам, которые уже лет этак двести тлеют и все никак не могут окончательно рассыпаться в прах.

– Как же без устава? – спросил Костя недоумевающе. – А дисциплина?

– Очень даже распрекрасно без устава, – промолвил Пазур, наливая себе в пустовавший бокал темно-красного сауэра. – Как это делалось в старину: сел на метлу и полетел… Что есть устав? Свод ветхозаветных правил, среди которых ярчайший перл – табель о рангах. Экзотика, антураж. В юности всем хочется познать точную меру своим достоинствам. Расставить все по ступенечкам: ты лучше бегаешь, зато я лучше прыгаю, а бегать непременно научусь… Устав сообщает полную определенность. Сразу видно, кого следует выслушивать со всевозможным почтением, а кого можно и пошпынять. Достаточно лишь бросить взгляд на регалии. Ясно, чего ты уже достиг, а до чего тянуться и тянуться. Устав – как летная форма, как нагрудные знаки, с которыми вы и во сне не разлучаетесь. Масса декорума, минимум целесообразности. Наши корабли, наш опыт, мы сами давно переросли все эти регламенты… – Пазур вдруг сморщился еще сильнее против обыкновенного и с негодованием поглядел на бокал в своей руке. – Что за кислятину ты пьешь, Второй?! Пощади свой желудок перед полетом!

Костя стиснул зубы и опустил глаза, чтобы не рассмеяться.

– О чем я? – спросил Пазур, брезгливо отпихнув недопитый сауэр. – Так вот, об уставах. Табель о рангах вещь, конечно, приятная. В молодости каждая новая ступенька вверх отзывается сладостным щекотом под мышками у собственного тщеславия. Но… ты, наверное, пока не знаешь, а если знаешь, то не веришь, что это неизбежно… однажды наступает момент, когда делается абсолютно не важно, кого же ты сумел обогнать, а кто там еще маячит впереди. На смену беготне за успехами заступают иные ценности. Ты перестаешь накапливать и начинаешь отдавать. Как сверхновая… Вместо самосовершенствования – обычная работа. В меру умения и сил.

– Но ведь чем больше я накопил, – сказал Кратов, – тем больше могу отдать. Если я не достиг совершенства в своем деле, кому я буду нужен?

– Совершенствуйся сколько влезет, на здоровье, – усмехнулся Пазур. – Только успей отдать. Некоторые, между прочим, не успевали. Что проку от их успехов? Даром истраченная жизнь, жаль таких. Вот если бы каждый мог знать свой день и час, когда хватит разбегаться и пора взлетать! Но у человека нет для этого приборов, как у самого паршивого блимпа. Блимп знает, когда взлетать. Наверное, сверхновая знает, когда взрываться. А человек не знает. Колеблются где-то чаши весов: на одной то, что взял себе, на другой – то, что успел отдать. А ты их не видишь… Но ты не переживай, Второй. Ошибки бывают редко. Чему-то мы все же научились как разумный вид за те немногие годы, когда вразумились, – Пазур помолчал, разглядывая Кратова выпуклыми стеклянистыми глазами. – Должно быть, я не слишком внятно доношу до тебя вселенскую мудрость?

– Ну, отчего же, – смутился Костя.

– Да я и сам знаю, что вожу корабли лучше, чем воспитываю себе смену. Одно меня утешает: в этой мудрости особой нужды нет. Сейчас здесь, в таверне, ты, все едино, пропустишь мои слова мимо ушей. Не поверишь мне, что так все и будет. Думаешь себе втихомолку: «Болтай, старый перец, болтай… Я-то знаю, что первый навигатор лучше, чем второй, что Звездные Разведчики смелее всех на свете, что носить шевроны раддер-командора почетнее, чем латать дыры в отсеках грузового блимпа…» Ничего. Не пройдет и пяти лет, как я окажусь прав. И все случится так просто и обыденно, что ты и не вспомнишь обо мне, а будешь полагать, что так оно всегда и было.

– Я понял вас так, – начал Кратов, – что с завтрашнего дня мы можем забыть про все уставы…

– Ничего ты не понял, – оборвал его Пазур. – Забыть он захотел… Когда Длинный Эн взял меня третьим навигатором в загалактический бросок, я величал его исключительно полным титулом и ухитрялся бледнеть и краснеть одновременно, когда он ко мне обращался. «У парня уставные схватки, – потешался Длинный. – Дайте ему валерьянки. И увидим, перетащит ли он свою любовь к регулам через гребень первой волны». Длинный Эн меня недооценил. Я переехал, помня устав наизусть, через две гравитационных волны, и только третья вышибла его из меня напрочь. Потому что крикнуть «эй, ты» получается короче, нежели «разрешите обратиться, командор». Но никто из вас еще не побывал в штормах. Так что не торопитесь в космические асы.

Пазур поднялся, рассеянно глядя по сторонам. Костя тоже встал. Он почему-то не был убежден в том, что мастеру потребуется задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Гм, – сказал Пазур. – Как ты, наверное, догадываешься, я отметил нарушение формы инженер-навигатором.

– Это моя вина, Первый, – потупился Костя.

– Твоя, твоя. Это уж точно…