Реликт - Василий Головачёв

– Принято к исполнению, – ответил координатор.

Не оглядываясь, Ратибор поспешил к стоящему («висящему») неподалеку драккару. Дежурство погранфлота у «залатанной» планеты, как отныне стали называть Марс, перешло из чудовищной по нервному напряжению и ответственности формы тревоги в спокойную стадию, и Ратибор без сожаления снял с себя полномочия оператора. Не отдохнув и минуты, он появился в зале спейсера «Клондайк», будто вернулся из обычного профилактического рейда по «злачным местам» Солнечной системы.

Железовский, прибывший на спейсер чуть раньше, встретил его взглядом исподлобья и кивнул на свободное кресло; он всегда был скуп на похвалы, давая подчиненным понять, что иного от них не ждал. Только дежуривший с комиссаром Баренц потихоньку показал безопаснику большой палец.

По залу бродили знакомые звуки: грохот движения горных ледников, гулкие удары растрескивающихся от столкновений айсбергов, металлический скрежет сталкивающихся машин, гул прибоя. Этот шум внезапно сменялся музыкальными аккордами, странными, вызывающими ассоциации неумелого робкого прикосновения к музыкальным инструментам. Впечатление было такое, будто кто-то учился играть на скрипке, пианино, саксофоне и флейте… одновременно!

– Это его музыка, – пояснил Баренц, уловив недоумение Берестова. – Не Конструктора – посла. А вот передача самого хозяина.

В зал хлынула чистая, светлая, волшебная музыка, способная заставить плакать и смеяться любого человека – в зависимости от его состояния, слушать ее можно было вечно…

Тишина в зале не сразу привела Ратибора в чувство, он продолжал переживать музыку, вызывающую в мозгу плывущие сказочные видения, и хотел слушать еще и еще.

– Установки «ничейной полосы» на готовности, – пришло сообщение дежурного инка. – По решению Совета безопасности пассажирское космоплавание по Системе полностью прекращается двадцать второго июня в шесть часов по среднесолнечному.

– Время подхода Конструктора к полосе? – спросил Железовский.

– Сутки.

Баренц и Ратибор переглянулись.

– Что полевой контроль? – спросил Ратибор вполголоса.

– Кварковые струи и «карманы» монополей продолжают появляться в основном кильватере, по Системе они не разбрызгиваются. – Баренц перешел на мысленный диалог. – Однако нервы у ребят на тральщиках гудят как провода.

– У ксенологов ничего?

– На все их попытки Конструктор отвечает музыкой, ты ее слышал, адекватного ответа нет. Если верить информации Грехова, пресапиенс все еще в шоке и нас не слышит. Может быть, принципиально непознаваемые явления все-таки существуют и Конструктор – одно из них? Где ты видел проконсула в последний раз? Нужен его совет. Если через сутки Конструктор не остановится, мы будем вынуждены включить все смонтированные вакуум-резонаторы в «ничейной полосе«.

– Он против этой идеи, – угрюмо ответил Ратибор, обращаясь прежде всего к Железовскому: тот слышал разговор, но не реагировал. – Правда, мне кажется, Габриэль не очень-то обеспокоен, иначе уже действовал бы. А если наши энергетические выпады для Конструктора – что щекотка для Геракла?

Железовский фыркнул, покосившись на разговаривающих. Баренц улыбнулся, покачал головой:

– Геракл, боящийся щекотки, – нонсенс. Видит бог, я тоже против мира с позиций силы, но я не вижу выхода.

– Выход есть, – с тем же угрюмым спокойствием возразил Ратибор. – Вы сами сформулировали его с Греховым: милосердие! «Добрость», как выразились чужане. Просто и изящно, как и все великое… и почти невыполнимое для человечества в целом. Наверное, действительно выход для нас всех в создавшемся положении – ожидание. Вместо того чтобы осуждать Конструктора, упрекать и ненавидеть, надо просто попытаться понять его, представить, почему он поступает так, а не иначе, может быть, тогда и наступит прозрение?

– Ты еще скажи, что Конструктор – посланец бога, если не сам бог, и ниспослан человечеству в качестве кары за прошлые прегрешения, – прозвучал по каналу «спрута» чей-то злой голос.

– Кто это сказал? – поинтересовался Железовский.

– Кобра погранслужбы Грие, – бесстрастно ответил координатор.

Баренц снял на секунду эмкан связи:

– Это друг Тршеблицкого, не надо его трогать, парень переживает, а оперативник он хороший.

Железовский некоторое время раздумывал, потом отсоединил себя от кресла и поманил Ратибора:

– Пошли поговорим без свидетелей.

Но выйти из зала спейсера не успели. Навстречу из коридора вышли двое в серо-голубых кокосах погранслужбы. К-мигранты Анатолий Шубин и Патрик Ловер. Несколько мгновений длилась немая сцена, в памяти безопасников еще свежи были воспоминания былых схваток с этими «представителями бога» в Солнечной системе. Потом Ловер шагнул вперед и произнес безо всякого выражения:

– Сеть связи «спрута» нам неподконтрольна, поэтому мы вынуждены беспокоить вас визуально. Нами получена информация о местонахождении группы Бояновой и о роде ее деятельности.

Железовский покосился на Ратибора, напрягшегося, как перед прыжком.

– Продолжайте.

– Учеными группы решена проблема «абсолютного зеркала», и в настоящее время они – инженеры, механики, монтажники и эфаналитики – заняты строительством экспериментального образца.

В зале после этих слов наступила тишина, которую спустя несколько секунд нарушил комиссар-два:

– Данные проверены?

Напарник Ловера сунул руку в карман (Ратибор напружинился, готовый и в самом деле прыгнуть на него), достал пуговку видеокассеты и протянул Железовскому:

– Здесь весь путь нашего поиска от расчетов до физической реализации, а также координаты базы. Группа использует в качестве базового «гиппо» древнюю станцию болидного патруля и материально, энергетически и транспортно независима.

Железовский взял видеокассету и стремительно вернулся к креслу, бросил кассету в открывшийся на ручке кресла пенал приемника. Оперативный виом воспроизвел ВЦ Академии наук, работающих в кокон-креслах К-мигрантов, но комиссар не стал смотреть всю запись, в бешеном темпе прогнал ее за минуту и остановил кассету, лишь когда в виоме появилось розовое светящееся пятно в перекрестье визирных меток: в данном районе пространства находилось нечто закапсулированное силовым полем и поэтому практически невидимое глазу, но не аппаратуре.

Железовский побарабанил пальцами по спинке кресла, выключил проектор и молча проследовал к выходу из зала.