Мой третий, невероятный - Алла Гореликова

Высокие технологии, я к ним уже привыкла. Жизнь облегчают здорово. Роботизация в саду — это даже не цветочки, а так, пустяки, дело житейское. Вот с медициной все на самом деле волшебно, фантастично и непередаваемо прекрасно. Мне, если с земными годами считать, уже шестьдесят два. Почти пенсионерка! А в зеркало посмотреть — тридцать, край тридцать пять. И чувствую себя на те же тридцать! Да что говорить, если здесь деятельная молодость длится лет до ста двадцати. Еще и рожать могу, хотя, как по мне, пятерых вполне достаточно. Я-то вообще троих планировала, но на третий раз у нас получились близняшки, а еще через два года случился нежданчик-Итар.

Сейчас уже полегче: трое младших хулиганят, зато двое старших умчались в город, у них любование яблонями в своей компании. Думается мне, что там все уже по парочкам разбились, но знакомить с родителями старшие сыновья никого пока не приводили. Рано им в серьезные отношения, у обоих в голове космодесант, дальние экспедиции, романтика странствий и открытий. Ничего, вырастут — поумнеют. Что за радость в дальних странствиях, если никто не ждет дома?

Я тайком вздыхаю, и, как по заказу, открывается дверь.

— Алина, я дома!

— Аяр! Вернулся!

Чайник свистит зря: мне сейчас не до него, не до всех чайников мира и даже не до всех яблонь всех миров. Самые сладкие объятия — вовсе не ночью в постели, а на пороге дома, в кухне, на улице под дождем, где угодно! — когда муж-бродяга возвращается из очередных своих звездных странствий.

— А я тебе подарок привез.

— Лучший мой подарочек — это ты, — смеюсь, вспоминая любимый мультфильм своего детства.

— Нет уж, пойдем, — Аяр, по-прежнему тот еще шкаф, подхватывает меня на руки и несет на улицу: — Посмотришь сразу, а то вдруг с ними что-то срочно делать надо.

Ветер несет розовые лепестки. Налетают мокрые с ног до головы дети, виснут на папе, наперебой рассказывают, как дела и что нового. А я смотрю, будто во сне, на связанные пучками прутики в грузовом отсеке машины. На бирки из тетрадных листов в клеточку с такими знакомыми по прежней жизни названиями на не забытом за двадцать лет языке: антоновка, апорт, голден делишес, флорена, карамелька, макинтош…

— Аяр, ты… Боже, как⁈ Откуда⁈

— Эксперимент по стабилизации червоточин, — ухмыляется этот… этот… безответственный авантюрист? Космический маньяк? Или просто любящий муж и невероятный мужчина? — И не волнуйся, дорогая, поздно волноваться, все уже закончилось, как видишь, вполне удачно. Одна беда, не знал, что точно тебе нужно, взял что подвернулось.

У меня нет слов. Просто нет. Одни эмоции, чтоб их!

— Это что? — детвора рассматривает незнакомые буквы. — Ма-ам?

— Яблони, — выдыхаю я. — Настоящие яблони. С моей родины.

И ведь можно было взять клеточные образцы и из них вырастить! Здесь есть такие технологии, вовсю используются. Но этот невозможный тип организовал мне привет из дома, настоящий, правильный, как раз такой, чтобы за душу взяло!

— И как там… за червоточиной?

— Две тысячи семьдесят восьмой год.

— Семьдесят восьмой… Полвека. Искать уже некого… А… в целом как?

— Нормально вроде. Порт на орбите строят. Нашим доложил, будут решать вопрос наблюдения и, возможно, контакта. Так что составляй список, если не все, что надо, привез.

Приживется на Райале земной сад? А куда денется… я уж постараюсь! А вот хочу ли увидеть Землю через полвека?

Пожалуй, все-таки да. Но…

Аяр, почувствовав мой приступ тоскливой ностальгии, подхватывает на руки, шепчет в ухо:

— Еще вдвоем туда слетаем, веришь?

— Если ты обещаешь — конечно, верю, — от души соглашаюсь я.