Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова

надолго ли оно? На день, на месяц, на год? И только ли оно снаружи, а может, и внутри домов все так же сказочно и неярко мерцает – и парты в классах, и доски, и мел? Но только… Да, вот именно – только…

Есть ли вообще в этом мире его школа – вот что «только»? Или на ее месте тоже торчит какая-нибудь вавилонская башня?

Его затрясло при одной мысли, что здесь, куда он так непрошено забрался и так беззастенчиво совал повсюду свой нос, и так безответственно (хотя и невольно) натворил что-то страшное, – здесь он может оказаться чужим и ненужным, и раз уж это не его мир, то здесь будет и НЕ ЕГО школа, и НЕ ЕГО дом!

Он вдруг почувствовал себя таким маленьким и беспомощным, что громко всхлипнул и помчался со всех ног обратно, вдоль прямоугольных кварталов, очерченных параллельными линиями несостоявшихся петровских каналов, к несчастному Крузенштерну, который вынужден ежегодно терпеть на себе клетчатую курсантскую тельняшку, вдоль налившихся голубым огнем трамвайных рельсов, проложенных, наверное, еще до революции, – и влетел в школу, даже не успев обрадоваться тому, что она, тихо теплясь нежарким свечением фасада, оказалась на своем законном месте.

По неосвещенному коридору он добрался до своего класса, прислонился лбом к прохладному косяку и, задыхаясь, прикрыл глаза.

За дверью суховато и насмешливо бубнил Катет. На крайних партах нетерпеливо ерзали – скрип был слышен аж в коридоре. Чувствовалось, что вот-вот должен был зазвучать звонок.

Ивик вдруг понял, что больше ждать он не в силах, что он должен немедленно увидеть и поверить – это ЕГО класс, а иначе у него просто сердце выпрыгнет, и тут звонок действительно задребезжал, дверь распахнулась, и Ивик увидел старого учителя, который, чуть прихрамывая, направлялся от доски к дверям, ступая по четкому чертежу солнечных квадратов, расчертивших линолеум. Здесь, значит, было обычное, нормальное солнце…

– Ивик? – произнес учитель так, словно пребывание мальчика в коридоре несказанно удивило его.

Сайкин сразу же подхватил из-за учительской спины:

– А мы-то думали, что ты уже провалился туда… в нетутошние измерения!

Класс, плотно обступивший учителя и явно не желавший с ним расставаться, с готовностью заржал:

– С прибытием. Новый Гулливер!

– В каких измерениях изволили гулять – в тысяча первом, втором и третьем? Зеленых человечков не встречали-с?

– Ой, девочки, как он запыхался – не иначе людоеды за ним гнались!

Ну, это остроумие на уровне Соньки.

– Ну-ну, девочки, умерьте кровожадность, – проворчал Катет. – Я уже говорил, что если сопространственные миры и существуют, то, скорее всего, они отличаются друг от друга весьма незначительно, и уж конечно, развиваться они должны в сторону добра и прогресса, а не зла и каннибализма, это закон жизни, единый для всей Вселенной, как, например, обязательность течения времени из прошлого в будущее.

– А если эти миры совсем похожие, значит в них можно побывать и даже этого не заметить? – настырничал Сайкин.

– Легко сказать – побывать! Я полагаю, что такой переход, ребята, должен поглощать непредставимое количество энергии. Но скажу вам по секрету: некоторые ученые – а они любят пофантазировать в перерывах между серьезными занятиями – высказывают предположение, что хотя бы однажды наша Земля такой переход уже претерпела.

– Ой! – взвизгнула Соня, словно пол ушел у нее из-под ног.

– Это не двенадцать ли тысяч лет назад, когда потонула Атлантида? – солидно вопросил кто-то из отличников.

– Много раньше. Сотни миллионов лет назад, если вас устраивает такая точность. Так вот, есть предположение, что одна из наших лун по какой-то причине сошла со своей орбиты и была притянута Землей. Куда, спрашивается, делась вся энергия соударения?

– Кратер должен был получиться – жуть!

– Предположим, что это Тихий океан. Но, по расчетам, энергии должно было бы выделиться несравнимо больше, так что вся жизнь на поверхности планеты была бы уничтожена, и развиваться ей пришлось бы заново. Но этого не наблюдается. Так вот, существует безумная идея: а не пошла ли эта энергия на то, чтобы переместить Землю в иной подпространственный мир, то есть в совокупность других измерений?

Ребята ошеломленно затихли – как тогда, на уроке.

«Ему они поверили, а мне не поверят, – вдруг четко обозначилось в голове Ивика. – Хорошо, что я им сразу ничего не выпалил! Еще и подняли бы на смех. А кто бы поверил? Наверное, это смог бы только один… Но его, вероятно, уже давно нет в живых. Остались только картины, которые лучше всего вспоминать с закрытыми глазами. Он, значит, тоже побывал ТАМ, и только с ним можно было бы попытаться еще разок перебраться в этот мир. А лезть туда в одиночку, тем же неумехой и незнайкой, из-за которого…»

Он невольно замотал головой при этом воспоминании, но старый педагог, незаметно приглядывавшийся к этим стремительным сменам сомнения, восторга и отчаяния на мальчишеском лице, понял его по-своему:

– Ну что, Ивик, математика не такая уж сухая и отвратительная наука, как тебе казалось? – В его голосе проскользнула горделивая нотка. – Я вижу, что и тебя наконец-то слегка заинтересовала проблема многомерности пространства. Или опять что-то другое?

«И этот не поверит, – думал Ивик. – Этот – в первую очередь. Еще в то, что было сотни миллионов лет назад, – может быть, но в то, что случилось здесь и сейчас, – нет. Никогда».

Но учитель ждал ответа, и от этого ответа надо было как-то потихонечку уйти.

– Как же так? – Ивик поднял глаза, полные безмятежной наивности. – Тогда выходит, что миллионы лет назад у нас было целых три луны?

– Выходит, так. Разумеется, если гипотеза о падении одной из них верна. Потому что сейчас у Земли, как известно, только две луны.

И он пошел в учительскую, усталый и чрезвычайно довольный как сегодняшним уроком, так и разговором на переменке, и даже не подозревая о том, что этот залитый светом коридор совсем недавно был пепельным, туманным туннелем, соединявшим его привычный мир с любым из всех сопространственных миров – сказочных и обыденных, ослепительных и чуть мерцающих, но главное – равновеликих его собственному миру по неизменности заключенной в них доброты.

Солнце входит в знак Водолея

– Ты с ума сошел, – сказал Фасс.

Сутулая спина, нависшая над пультом управления, не шевельнулась.

– Там же первобытные орды, в лучшем случае – раннее рабовладение!

– Вспомни легенду о Марле, – отозвался наконец Сибл.

– Легенда о Марле! – Фасс хлопнул себя по брючным карманам с такой яростью, что одна из сигнальных лампочек на течеискателе, перед которым он сидел на корточках, судорожно замигала. – Легенда о Марле!.. Да хочешь, я скажу тебе, сентиментальному старому