Четвёртый капитан: Братские узы - BlackAvalon

уже на ноги, шатается, но по стеночке сам может добрести на подгибающихся ногах к гальюну. После еды его уже не отрубает через минуту. А значит, что? Во-первых, организм после затяжных мучений в темпе пытается восстановиться по максимуму и использует любые крохи питательных веществ и лекарств. Просто поразительно, как быстро на Норне заживают все «мелкие» и не особо мелкие порезы, и застарелые полу зажившие раны наконец явно стали затягиваться. Это заставляло задуматься. А так ли уж я был прав в своих первоначальных выводах? Может, организм лирианцев лучше и быстрее оправляется от любых травм? И пытали его на протяжении этих двух лет методично и без особого перерыва? Вспоминая Грота, в это верилось. Этот мог упорно гнуть свою линию, до последнего вздоха… и тело Третьего до последнего пыталось справится со всеми наносимыми травмами и увечьями. Но даже у самого выносливого и способного к регенерации тела наступает рубеж — когда оно перестает тратить энергию на внешние поражения, поддерживая только внутренние органы… и скорее всего, когда я обнаружил Третьего, так и было. А вот теперь, когда тельце и его подсознание почуяли тень безопасности, поступление еды и лекарств (пусть и минимальных из корабельной аптечки, отнюдь не бездонной) и наступило такое дивное семимильное восстановление? Мешок с костями все меньше был немощным…

Признаться честно, я этому бы даже радовался… в космосе маловато развлечений. И установление границ «ху из ху» здоровски бы помогло скоротать времечко. Но… и тут-то наступает во-вторых…

Я знаю, что бывает с людьми, пережившими плен и пытки. Которых долго унижали и ломали. Я рос в девяностые годы и с нашего двора было полно мальчишек-юнцов, что в восемнадцать лет, после призыва и трёх месяцев учёбки бросали в пекло Кавказской войны. Мне исполнилось аккурат семнадцать, когда это дерьмо закончилось. Так что не попал… а вот другие…

Видел я раньше тех, кто в плену бывал… и как их после накрывало.

Я к чему это все? Третьего должно «накрыть». Так всегда, стоит из дерьма вылезти и приходит откат. Одна надежда, что лирианцы не люди… хреновый из меня психиатр! Что мне с ним делать, если его «накроет»? Аптечку уже проверил, там этого успокоительного кот наплакал… а алкоголя на корабле нет. Нету! В космосе сухой закон. Даже среди пиратов… м-да…

Вот эта грядущая проблема была похуже всего.

* * *

… тёплая волна жгучего чужого страха, на грани ужаса, накатила, опаляя и заполняя до краев внутреннюю пустоту. Всё моё существо потянулось навстречу, хотелось выпить её всю, наглотаться, поглотить без остатка.

— НЕТ!!!

Чужой крик, негой пронзающий тишину.

Перед глазами вставал лес, ублюдок прибитый гвоздями к дереву. Я с удовольствием провёл языком по лезвию ножа, наслаждаясь солоновато-металлическим привкусом поганой крови.

— А теперь… сука… я тебя потрошить буду… живьём… а ты будешь срать и ссаться…

НЕТ!!!

Крик разлетается по окрестностям, но я не тороплюсь. Нет, спешить не надо… он не спешил. Не спешил, когда развлекался, упиваясь своей силой над двумя детьми восьми и десяти лет. Он их щадил? Когда насиловал, пытал, бил… раздирал их надвое бутылкой? Подарок себе на днюху сделал? Так я тоже подарочек хочу…

Нет, я спешить не стану… и тайга привычно всё скроет.

Менты, ссу-ки… стражи порядка и закона, Светлые, по матушке их… носом начали землю рыть. Ищут. Кто? Кто самосудом балуется?! Но пусть ищут, я пока закончу… Можно быть и Палачом… семейное дело, как дед говорил…

Крики продолжались, переходя в стоны и вой, искажаясь, меняясь… лес темнел, будто ночь наступала… и чувство неправильности в привычном, любимом сне, стала подбираться все ближе.

Впервые во сне я остановил руку, перед тем как вспороть живот уже умирающей крысе. Тело передо мной, залитое кровью, хрипящее кровавой пеной вдруг потекло волной, трансформируясь в нечто… через миг передо мной встал странный урод. Будто помесь крысы, рака, человека-обезьяны…

— Поиграем, капитан? — проскрежетало оно. — Сегодня твое место займет Второй.

Руки-клешни бросили раскаленный прут, что жёг ранее тело и я вдруг почувствовал, что будто скован. И я у стены, обездвиженный по рукам и ногам.

ДА ТВОЮ МАТЬ!

Что за чёрт?! Вместе леса и привязанного к дереву ублюдка, каменные стены и к потолку подвешен за руки Второй капитан, пребывающий без сознания.

— Послушаешь, как он кричит? — уродливая рожа склоняется надо мной, шевеля жвалами.

Вот же тварь! И тут лицо урода стремительно меняется, плывет, приобретая черты лица Первого капитана…

Сон стремительно меняется и я вижу как уже Второго капитана на веревке, опускают вниз в большую бочку, заполненной непонятной жижей… хотя во сне я знаю, что это самая едкая кислота.

— Нет!! — не мой голос кричит и я-не я, рвусь из кандалов.

Ноги Второго погружаются в бочку и через короткие секунды его лицо искажается, он приходит в себя и дикий крик разрезает подземелье… его вздергивают вверх, и я вижу как плоть с кожей слезает с ног пленника.

— Не трогайте его! Нет!!

… я хватанул ртом воздух, приходя в себя на жестком металлическом полу корабля. Каково… это что вообще было?! Протяжный стон-скулеж вновь прокатился в воздухе, и меня подбросило вверх. Третий! Да твою же мать!

Я рванул в каюту к своему пленнику, чуть не сбив с ног перепуганную Миру, высунувшую нос за двери своей каюты. Хлопнув по панели рукой, разблокировав створки, ворвался внутрь, и чуть носом не пропахал пол. Чувства Третьего пропитали сам воздух, сшибая с ног, и дурманя голову.

— Твою налево… — выдохнул я, выравнивая равновесие и в два шага оказался рядом с лирианцем.

Тот скрутился в койке в сплошной комок, запутавшись в одеяле, корчась от кошмара. Я схватил его за плечи, встряхнул, рванул на себя.

— НЕТ!! Нет! КИМ!

— Тихо! Тихо! Да просыпайся ты! — тот забился в руках, будто с новой силой, и так боднул башкой мой подбородок, что чуть звёзды из глаз не посыпались.

Шипя сквозь зубы, прижал к себе крепче. Мокрый как мышь, дрожащий, отчаянно рвущийся из рук. Голова кругом шла от чувств, обрушивающихся на меня, но хоть уже глюки от него не хватал. Через какое-то время его стало отпускать, тощие ломкие пальцы впивались в плечи, а я сам, одурев от всего, бездумно потряс головой. Третьего пробивала дрожь, он всхлипывал, комкая в пальцах мою рубаху.

— Ким… — на грани слуха. — Ким… не-ухх-о-дди-и…

— Тихо, Паучок… — буркнул я, одурело вновь встряхивая головой.

Я был полон до тошноты.

Твою же по матушке, пытал, а так сыт не был…

И