Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова

Она знала, что это самое страшное, что может приключиться во время полета. Так вот и появляются космические «летучие голландцы».

– Ну разумеется, у нас были трехгодичные запасы – с расчетом на анабиозные камеры. Но нашему сигналу SOS предстояло добираться до ретранслятора вдвое дольше, и к тому же мне было всего несколько месяцев, а на таких малышей анабиозная камера не рассчитана… Вот это и называется безвыходной ситуацией, когда надо продержаться вдвое дольше, чем идет сам сигнал.

– А потом еще искать вас…

– Ну, это уже проблема двух-трех недель – мы же точно указывали свои координаты. Подгреб бы спасатель с двойными энергобаками… Да он в конце концов и подгреб. Не в том дело…

И по тому, как он запинался, Варвара вдруг поняла, что Вуковуд очень редко – а может, и никогда – рассказывает свою историю.

– Не надо больше, – сказала она.

– Да что там… Короче, она осталась со мной, а остальных уложила в анабиоз. И долго-долго считала… А когда просчитала все в триста тридцать третий раз, то отключила питание от общей камеры. И стала меня растить. Я помню, что мы очень весело с ней играли – собственно говоря, нам больше и делать было нечего. А когда я засыпал, она опять считала. Под конец она стала говорить со мной на своем родном, старинном языке, и называла меня Джоном, а не Иваном, и говорила, что как-нибудь я усну, а меня разбудят незнакомые люди. Обязательно разбудят – так и звала меня: Вуки, пробужденный… А когда мне исполнилось четыре с половиной, она и меня уложила в камеру. Два года я проспал, чуть ли не день в день. И разбудили.

– А… она?

– А она сосчитала точно, чтобы хватило мне одному. С тех пор я боюсь снотворного, да и на Большой Земле мне как-то неуютно… Шумно, многолюдно.

– А летать не боитесь?

– Да как-то нет…

Сейчас вернутся наши и станет шумно и многолюдно. А если не вернутся? Если так же, как эти…

– Вуковуд, прошло только полночи. Что же все-таки делать?

– Ждать. Отоспятся Чары с Боровиковым, рассветет, если связь с восходом не восстановится, может быть, просто поднимем один из кораблей.

– Гениально…

И в этот момент в шлюзовой грохнуло. Что-то посыпалось на пол, послышалась возня – наконец-то! Войти могли только люди, ведь скочи были здесь, в медотсеке, а никакое зверье не способно проникнуть через защитное поле.

Они разом вскочили и даже не бросились навстречу прибывшим; с плеч упала такая тяжесть, что пришлось перевести дух, и только тогда, освободившись от этого непосильного бремени ночного ожидания, почти спокойно выйти навстречу…

Тянуло сырым сквозняком, и в пустом тамбуре суетился киб, подбирая рассыпавшиеся коробки.

Вуковуд тревожно глянул на Варвару.

– Это я его посылала, – почти беззвучно прошептала она, – на ваш… этот… «пюсик». В медотсек… может не хватить…

Он поймал ее за плечи, обтянутые так и не снятым скафандром, скользким, как рыбьи потроха. Притянул к себе – думал, видно, что она заплачет. Варвара напряглась, не сопротивляясь, а прислушиваясь: из черного жерла выходного люка доносился свистящий гул, точно стремительно неслись тысячи маленьких серебряных саночек. Туча, слабо подсвеченная огнями иллюминаторов, уже спустилась ниже верхних оконечностей обоих кораблей – на соседнем замутился и исчез носовой сигнальный фонарь. Варвара мягко отвела руки Вуковуда, отключила защитную решетку, выглянула: тапиры, упрятавшиеся под «Дунканом», тревожно похрапывали, сбиваясь в тесную кучу. Голове вдруг стало холодно; кисельный туман, опускаясь все ниже и ниже, залепил выход из корабля, но внутрь почему-то не пополз.

Вуковуд потянул ее обратно, чтобы не высовывалась. Судя по скорости движения, туча уже легла на брюхо, растекаясь от одного края долины до другого серой простоквашей. Тут же полыхнуло, малиново-красным ополоснув стены шлюзовой, и в тот же миг рядом засвистело, зашуршало, зазвенело стеклянными нитями. Варвара не сдержалась, быстро натянула защитную перчатку и высунула ладонь наружу, подставляя ее стеклянному дождю. Тонкие ледяные спицы ткнулись в ладонь, не прокалывая синтериклона, – к счастью, они рождались на малой высоте и не вонзались, а просто сыпались сверху, словно сосновые иголки. Полыхало все чаще, и казалось, что там, за бортом, идет малиновый снег. Было тревожно, как в ненадежном одиноком жилье посреди метели. И дышать тяжело.

– Как-то там?.. – Пахло бедой, прямо-таки тянуло, но не из прикрытого решетчатой защитой люка, а совсем наоборот – сзади.

Они еще не переступили порога госпитального отсека, а ярко-красный прямоугольник уже подтвердил: да, худо. Состояние Рамболта тяжелое. Под крышкой саркофага четко проступало вытянувшееся серое лицо с такой сухой даже на взгляд кожей, что казалось, коснись – и зазмеится трещинками. Бесконтактные датчики расположились нимбом вокруг головы, и гибкие манипуляторы ползали по рукам, поклевывая вены. Открывать сейчас крышку было нельзя – Гиппократ делал больше, чем могли бы люди. И все-таки…

Вуковуд оторвал кусок ленты, выползшей из щели диагностера. Пробежал глазами.

– Хуже некуда, – сказал он, – это гравифобия.

Варвара молча подняла на него глаза – она как-никак прошла фельдшерский курс, но о такой болезни и не слыхала.

– Это не болезнь. Состояние. Даже нет, требование организма. Короче, это компьютерный диагноз, люди в такое не верят…

Варвара быстро глянула на саркофаг – как это не верить, когда – вот… Снова молча выпрямилась, ожидая разъяснений. Она уже знала, сейчас ей придется сделать что-то невероятное, пока неизвестное ей самой, но что именно – для этого у нее было еще недостаточно информации.

– Вы, наверное, слышали, что после полетов все корабельные Гиппократы сваливают свои записи в одну кучу – кажется, где-то на Багамах. Там центр. Так вот, у людей, долгое время проведших в невесомости, особенно в юношеском возрасте, иногда при самом незначительном заболевании организм словно перестает бороться – и так до тех пор, пока больного не помещают в антигравитационную камеру. В состоянии невесомости организм как бы «приходит в себя». И заранее это ни распознать, ни предугадать нельзя. Со мной, между прочим, это тоже может случиться… Это чтобы вы не пугались.

Она, не мигая, смотрела на него, словно не слыша. И тем временем лихорадочно прикидывала – что делать? Что делать?! И еще как-то подсознательно соображала – вот оно что, не пугайтесь… Это он затем рассказывал о своей истории, чтобы она не испугалась, если ей придется остаться здесь совсем одной с четырьмя бесчувственными