Реликт - Василий Головачёв

платье становилось то прозрачным, то полупрозрачным, то начинало светиться и звучать, причем волны и пятна прозрачности зависели от настроения, отчего платье подчеркивало то, что надо подчеркивать, и скрывало то, что надо скрывать. Девушка была поразительно красива и, зная это, вела себя тем не менее без тени кокетства… что всегда привлекает мужчин, подумал Ратибор, добавляя про себя: умных.

– Куда идем? – спросила девушка.

Ратибор огляделся с притворным недоумением.

– А где же ваша тень – Грехов?

Анастасия нахмурилась, глаза ее похолодели.

– Вы только затем и пришли, чтобы сказать банальность?

Берестов посерьезнел, быстро поднял ладони вверх.

– Сдаюсь, перестарался. Что поделаешь, иногда из-за сильного желания понравиться срабатывает почему-то не добродетель, а внутренний порок, и тут же возникает обратный эффект. Правда, я со своими пороками борюсь успешно, и мне ничего не надо повторять дважды.

– Не обольщайтесь, сумма пороков постоянна, – смягчилась Анастасия. – Исчезает один, появляется другой.

Ратибор засмеялся, и они пошли по аллее парка, окружавшего метро, на шпиле которого горела видимая издалека фиолетово-красная буква М.

– Итак, вы опер «Шторма». Не страшно? Все же это жуткая ответственность!..

Ратибор вспомнил звонок «дельфийского оракула».

– Честно говоря, страшновато. Но что делать? Доверили…

– Даже Боянова?

Ратибор внимательно посмотрел на Анастасию:

– Я все больше убеждаюсь, что вы не просто эфаналитик ИВК. Откуда вы знаете о мнении Забавы?

Профиль идущей рядом девушки был загадочен и тонок.

– Неужели это важно?

– Важно, потому что касается моей персоны. Вы не интрасенс, случаем?

Анастасия повернула голову, глаза ее стали темными и глубокими, и на дне их мерцала грусть.

– Интрасенс, – сказала она просто. – Как сейчас говорят – «инкубаторский». У меня были задатки, и папа помог мне их развить. Хотите, я помогу и вам?

– Сядем. – Ратибор кивнул на скамейку в подкове кустов.

Вечерело, воздух был напоен ароматом луговых трав и цветов – рядом, за стеной деревьев, начиналась пойма Десны. По аллеям бродили влюбленные пары, быстро пробегали стайки ребят или проходили группы молодых людей, спешащих в сенсотеки или на танцверанды.

– Вы считаете, что мне можно помочь? – Голос почему-то стал хриплым, и Ратибор вынужденно откашлялся.

– Габриэль сказал, что вы интуитив с потенциями интрасенса и вам можно помочь. Если хотите, я поговорю с ним.

– Я подумаю. – Настроение у Ратибора упало; к помощи Грехова прибегать не хотелось, к тому же оставалась невыясненной связь этого патриарха, знавшего Конструктора «в лицо», с Настей. – Вот что, Анастасия…

– Зовите меня Стасей, хорошо?

Вспомнилось: «Друзья и близкие называют меня Стасей или Таей». «Интересно, как прикажете вас понимать? Близким я стану не скоро… если вообще это возможно, но тогда значит ли это, что меня приняли в круг ваших друзей?»

– Благодарю, Стася. Хочу предложить вам участвовать…

– Согласна, – кивнула девушка. – Если не будет возражать ваш «роденовский мыслитель».

Ратибор был ошеломлен, но постарался не терять лица.

– Я убедился, что вы много знаете о Конструкторе, да и Грехов – ваш друг, и в качестве эксперта…

– Сказала же – согласна, не теряйте времени на уговоры, у вас его нет. – Она кивнула на выглядывавший из-за уха собеседника золотой усик антенны.

– В таком случае Железовский не возражает.

Взгляд Анастасии стал задумчивым.

– Да, Аристарх ваш все-таки молодец. Давно известно, что деятельность коллектива творческих работников должна координироваться людьми такого же класса, но специалистами в области управления и организации, и Аристарх в качестве комиссара космосектора вписался в отдел безопасности идеально, несмотря на плохое знание научных дисциплин и полное отсутствие технических знаний. А ведь отдел безопасности – на самом деле «банк интеллектов», как его прозвали в народе.

– Уж слишком он спокоен, – произнес Ратибор, – непоколебим. Иногда это раздражает… не меня, некоторых.

– Но это же чепуха! Чем выше творческие способности – в любой области, тем выше эмоциональная устойчивость и душевное здоровье.

– Тогда мне еще далеко до потолка.

– Слава богу, еще далеко, – сказала серьезно Анастасия. – У вас еще есть вопросы по существу?

– Вы торопитесь?

– Не я – вы.

– У меня еще почти полтора часа времени.

– Тогда пойдемте потанцуем.

Они выбрали танцверанду на берегу Десны и поплыли в танце под музыку, включенную психоадаптером: в зоне танца каждый мог танцевать соответственно настроению то, что хотел. Прижавшись друг к другу, они протанцевали целый час, делая трехминутные передышки за столиком с напитками, разговаривая обо всем, что интересовало обоих: об искусстве антиабстрактов и школе живописи Шилова, о музыке классицизма и психоделитиках, о балете «супер» и сенсоклипах Роберта Иван-да-Марьи Джойс-Павленко, о литературе неореализма и о спорте, и судьба на этот час была благосклонна к Ратибору – по рации никто его так и не потревожил.

А прощаясь у входа в метро, Анастасия вдруг прочитала стихи старинной поэтессы Анны Ахматовой, прозвучавшие как тонкий намек:

И странный спутник был мне послан адом, Гость из невероятной пустоты. Казалось, под его недвижным взглядом Замолкли птицы, умерли цветы. В нем смерть цвела какой-то жизнью черной. Безумие и мудрость были в нем тлетворны…