Эхо Танорга - Селина Катрин

положительно реагирует на подобранное лечение. Наномагнитно-резонансное сканирование показывает, что связи между нервными клетками восстанавливаются, однако кровообращение в мозгу пока что не соответствует параметрам здорового цварга. Увеличены процедуры кислородного насыщения с трёх до пяти в сутки.

— День семнадцатый. Вопрос сохранения корней резонаторов пока что стоит остро. Как док я рекомендую вырезание органов. Они воспалились очень сильно, отёк создаёт сильное давление на кору головного мозга и зрительный нерв. К сожалению, отец пациента настаивает сохранить корни любой ценой.

«Опять отец за своё. Да вырезали бы их к шварховой матери, всё равно я не цварг! К Мирославе хочу…»

— День двадцать четвёртый. Сегодня у пациента был приступ. Подозрение на образование тромба. Если бы отец пациента согласился на вырезание органов, его бы не было. К счастью, реанимация прошла успешно. Назначены разжижающие кровь медицинские препараты. Ближайшие сутки критичны.

Я купался в вязком желе беспамятства и чувствовал себя живым лишь тогда, когда думал о Мирославе. Память подбрасывала воспоминания о том, как я вкалывал в СПТ, не спал днями и ночами, как мечтал добиться повышения ради того, чтобы отец мною гордился. А сейчас вдруг понял, каким же дураком был всё это время. Я никогда не буду проходить по золотому стандарту Пьера Леграна. Я никогда не буду тем идеальным сыном хотя бы потому, что я не цварг. Моя карьера важна лишь для меня одного, а куда важнее карьеры — Мирослава. Таких девушек, которые видят меня, а не успешного комиссара, мужчину с квотами или смеска с цваргской кровью — просто нет. Таких девушек, как она, — одна на Вселенную.

Удивительнее всего, что всё это время я не чувствовал ни боли, ни холода, ни голода. Мне было никак. Так странно. Как будто кто-то вынул душу и заставил смотреть на всё со стороны.

— День двадцать пятый. Кризис остался позади. Отёк тоже начал спадать, давление внутри головного мозга стабилизировалось. Вынужден признать, у пациента удалось активировать незначительные цваргские гены. В аналогичной ситуации чистокровный человек скончался бы.

Дальше я снова провалился в беспамятный мутный сон, а когда проснулся, надо мной склонялся незнакомый мужчина в белом халате с сиреневой кожей и длинными чёрными рогами. Он сосредоточенно хмурил лоб, рассматривая меня. «Это цварг», — заботливо напомнила память. Откуда в таноржской клинике цварг?! Очень медленно, буквально со скрипом, я вспомнил, что Олаф помог мне сесть в такси… А там был Лоурен.

Голова слегка гудела, а во рту было сухо, как на пустынной трассе М-14[1], но в остальном, на удивление, я чувствовал себя вполне сносно.

— Отлично, вы наконец-то очнулись. Сколько пальцев видите?

— Два.

Мужчина кивнул.

— Замечательно. Значит, хорошей идеей было погрузить вас в искусственный сон.

— Простите, я не понимаю. Где я?

— А вы не узнаёте? — вопросом на вопрос ответил док, и только сейчас я сфокусировал зрение на фоне позади мужчины.

Знакомые бледно-голубые стены, мебель из цельной древесины и выложенная облицовочным камнем труба от камина, которая проходила насквозь мою детскую комнату. Сам камин располагался на первом этаже, в просторной гостиной. Стеллажи, рабочий стол и мощный телескоп на металлических ножках у окна. Когда-то давно я мечтал стать пилотом танкера и выпросил у отца последний предмет на день рождения. Уже в школе узнал, что пилотирование танкеров — это скорее рутинная и неинтересная работа, а маршруты и вовсе за них высчитывает техника.

Это был коттедж, который построил Пьер и в котором я рос до двадцати одного года.

— Вы дома, — словно прочитав мои мысли, сообщил док.

Я тряхнул головой, пытаясь убедиться, что это не сон.

— Мой дом на Танорге. У меня трёхкомнатная квартира в здании бизнес-класса. И я не давал согласия перевозить меня на Цварг.

— Прошу прощения, неправильно выразился. Это дом ваших родителей. Что касается перевозки… — Он развёл руками. — Так сложилось. Я не имею к этому отношения. Когда вас ко мне доставили, вы уже были без сознания и в критической ситуации. Я лишь лечил сотрясение мозга и осложнения после неправильного седативного при травме корней резонаторов. Что ж, моя работа на этом закончена. Я оставил список рекомендаций на столе и ухожу.

— Как? Куда?

Всё происходило слишком быстро, мысли всё ещё немного путались.

— В свою клинику, — мягко улыбнулся док и взял кожаный портфель с кресла. — Не волнуйтесь, вам это противопоказано. Также желательно побольше отдыхать, не делать резких движений, не смотреть на яркие объекты. Разумеется, никаких перегрузок, и кибер-игры ближайшие три месяца тоже под запретом, так как в них слишком сильная подсветка и быстрая смена изображений. Ваши нейронные связи могут не выдержать, мне чудом удалось сохранить вам зрение. Приходите в себя, одевайтесь и спускайтесь к семье. Они вас уже заждались.

— Заждались? А сколько времени я был… ну…

— Вас забрали с Танорга сорок два дня назад. Сорок дней длился перелёт на Цварг, так как в связи с вашим состоянием я не разрешал двигаться быстрее второй космической. И уже трое суток как вы дома, — ответил док, обернувшись в дверях. — Всего доброго. Если понадоблюсь, мой номер коммуникатора прикреплён к списку рекомендаций.

— До свидания, — эхом потрясённо ответил я.

Сорок два дня…

Из них тридцать девять в космосе. Как символично. В ФОМе общепринятая норма скорбеть по умершему ровно тридцать девять дней. Надеюсь, меня никто не потерял. Елисей Варфоломеевич дал бессрочный отпуск и вряд ли волновался, а вот Мирослава…

Мысль о том, что могла подумать Мирослава, пронзила тело как разряд электричества. Волосы на голове встали дыбом! Последний раз я видел её в гуще озлобленной толпы в аэропорту Веги. Для неё эти полтора месяца молчания с моей стороны — всё равно что вечность. Что она обо мне подумала?! Хорошо, что роботы уже навели порядок, но надо срочно связаться…

Я оглянулся в поисках средств связи и обнаружил пустое запястье. Ах да, Платон снял разбитый коммуникатор, и новым я не успел обзавестись… Шварх, я даже номера Мирославы наизусть не знаю! Я