Душа механизма - Андрей Александрович Тюняев

— …С нарушением требований закона. Это третий уровень власти. — ответил Вейзель. — При этом судья руководствуется такими мотивами: «чтоб не повадно было», «чтобы другие знали»…

— В этом случае, идя на конфронтацию с третьим уровнем власти, судья пользуется поддержкой высших уровней власти…, - продолжил старец Кулик.

— …Либо информационной власти — четвёртый уровень — «нужно публично наказать» либо необходима «демонстрация могущества», — в свою очередь, продолжил Вейзель.

— …Либо идеологической власти — пятый уровень. Здесь уже обоснование незаконных действий иное: «в наставление другим», «отчётность», «демонстрация силы», «демократичность», — продолжил старец Кулик.

— …Либо религиозной власти — шестой уровень: «подрыв веры», — сказал Вейзель.

— …Либо финансовой власти — седьмой уровень: «исключение конкурента», «отстаивание владений», продолжил старец Кулик.

— …Либо национальной власти — восьмой уровень: «чистота нации», «национальная безопасность», «национальный интерес», — завершил Вейзель и констатировал: — Такое поведение судей не только встречается, но и уже стало абсолютной нормой их поведения.

— Конечно, такое поведение судей будет распространено всегда, — шепнул Антон Насте. — Ведь судьи получают взятки, часть которых они передают наверх, и этот «верх» их и покрывает. Всё вполне логично.

— Но это неправильно, — ответила Настя. — Чем выше взлетел, тем больше карманы? Так нельзя! Так не бывает. Так не было раньше!

Книга «Не» Ивана Грозного

— Почему же не было? — удивился Вейзель, явно услышав последнюю фразу, произнесённую Настей. — Всегда всё было одинаково. Только одежда на людях различалась тем, что сегодня мы называем модой, а поступки всегда были одними и теми же. Мы можем рассмотреть всё это на очень показательном примере.

Студенты согласно закивали головами, почти автоматически предчувствуя новое путешествие или какое-либо приключение.

— В самом начале двадцатого века учёные не знали, что существовал древнерусский письменный язык, — произнёс старец Кулик. — Но вот археологам стали попадаться берестяные грамоты, и учёные поняли, что уже в десятом веке Русь говорила на весьма развитом языке.

— Как бы нам всё это увидеть? — скептически отозвался Антон, провоцируя старцу Кулика к немедленным действиям.

— Смотрите! — просто ответил старец Кулик, и студенты мгновенно оказались в книгохранилище.

— Где это мы? — испугался Антон.

— Молодёжь! Вы в библиотеке царя русского и гиперборейского Ивана Васильевича Грозного! — торжественно отрапортовал мужик в странной одежде с разрезанными длинными рукавами.

— А вы кто? — с испуга спросил мужика Антон.

— А я — хранитель книг.

— И вы не удивлены нашему появлению? — спросила Настя.

— Нет. Я вас ждал.

— Ждал? — удивился Антон.

— Да. До вас был один читатель из будущего. Он мне сказал, что вы придёте. Поэтому я вас ждал.

— И вы верите в будущее? — теперь удивилась Настя.

— А зачем мне «верить» или «не верить»? Я знаю, что это так. Вы же ведь здесь! — улыбнулся библиотекарь.

— Да… Мы здесь…. - ответил Антон, а потом спохватился: — Где «здесь»?

— Я же сказал, вы в библиотеке царя русского и гиперборейского Ивана Васильевича Грозного! — также торжественно отрапортовал мужик в странной одежде с разрезанными длинными рукавами.

— И какой сейчас год? — спросил мужика один из студентов.

— Семь тысяч шестьдесят третий, — ответил тот без запинки.

— То есть по-нашему 1555-й год, — посчитал студент.

— Почему это по-вашему 1555-й год? А остальные годы где? Куда вы их дели? — пришёл в негодование библиотекарь.

— Да, был тут после вас один сумасшедший царь. Он так Европу любил, что свою историю России полностью под нож пустил, а вместо неё европейскую историю на Руси сделал.

— Европу? — рассмеялся библиотекарь. — Что её любить? Её учить надо. То мыться их научим, то уму- разуму. А они всё равно воруют и воруют. Дикари!

— Уважаемый библиотекарь, — набрался смелости Антон, — а у вас есть какие-нибудь древние русские книги?

— Что значит «какие-нибудь»? — удивился библиотекарь.

— Да, в наше время почти ни о каких книгах неизвестно, — признался Антон.

— Куда ж они делись? — не поверил ему библиотекарь.

— Не знаем, — пожал плечами Антон.

— А какие годы вам нужны? — спросил библиотекарь.

— Десятый — одиннадцатый века, — предложил Антон.

— Шесть тысяч пятисотый год примерно, — поправила его Настя.

— Ну, вот смотрите, — показав студентам рукой на огромный сундук, библиотекарь открыл его и с величайшим почтением достал несколько деревянных книг: — Вот керы[11]. Они очень старые. Им по пятьсот — по шестьсот лет. Но они в полном порядке. Их можно читать.

Студент взял одну и раскрыл. Это была дощечка с вынутой примерно миллиметров на пять сердцевиной, залитой после этого воском. На воске были нацарапаны какие-то каракули. И они сохранились!

— А вы можете прочитать? — попросил библиотекаря Антон, протягивая ему книгу.

— Конечно, — ответил библиотекарь и стал читать текст, начертанный на воске той самой керы.

— Книга «НЕ». 12 месяц 5509 года, — прочитав название книги, библиотекарь отвлёкся от текста и посмотрел на ребят, убедился, что те его слушают, и продолжил: Когда ли были те времена. Но пришла на землю нашу грязь немытая. Долго сеяли они семя чёрное, семя злобное. Аж, три тысячи лет. Да, ещё одну. И забрали они всё, что нажито, всё, что дорого, всё, что значимо. И забрать смогли наше будущее. Глупо верили мы, «веря их богам», что придёт наш Бог да с победою. А они-то знать обо всём могли. Ведь они те книги пописывали. Как пописывали и почитывали, так узнали они о каре той, что постигнет их. Знать-то знали те — те, что злобные. Только нам-то сделать что — не смогли бежать, — библиотекарь остановился, чтобы перевести дух, и спросил: — Продолжать?

— Да! Да! — ответили студенты, заворожённые распевным голосом библиотекаря и красотой древнерусских формулировок.

— Верил я и ты в их чужих богов. Зная, врут они — им нужна земля, поразмножить зло. Мы погоним их со своей земли. Да очистимся от чужого зла. А они — уйдут. Вот же наш пришёл Бог единственный. Он победу даст. Мы — возьмём её. Ты же выучи всё, что есть в сиём. Соблюдай сиё только лишь одно. Али споришь ты с тем, что писано? Не гневи Меня — только слушайся! А поспоришь ты с тем, что писано, — разгневишь меня и получишь зло. А поспоришь ты с тем, что писано, сам себя сожрёшь и родню свою. А поспоришь ты с тем, что писано, значит ты — чужой, ты для нас нс свой. Ты же выучи всё, что есть в сиём, повторяй сиё аж по сотни раз. Ты запомни всё — всё, что написано.

Зная, писано — да запомнено. Да исполнено — это сделано! — библиотекарь прервался и сказал: — Это было вступление.