Седьмой - Сергей Лукьяненко

— Да ладно тебе, — неожиданно ответил Густав. — Проверяли. Нормально он. Чуть младше, чем надо, но, если что… воскреснешь.

— Там дальше плохо, дальше семилетка, мозговые структуры недостаточно развиты, — Макото поморщился. — Даже если привязка удастся, не факт, что ты останешься собой. Так что не рискуй.

Я кивнул. Я и не собирался рисковать.

— Спасибо.

Когда я направился к выходу, Макото сказал вслед:

— Думал, ты хочешь спросить про пятилетний клон. Который проснулся.

— А что спрашивать, — я пожал плечами. — Испорченная тушка. Младенец в теле ребенка.

Нет, не подумайте, что мне совершенно наплевать на такие вот ситуации и на своё детское тело, внезапно вышедшее из сна и получившее пусть младенческое, но всё же сознание. Мы когда-то обсуждали с ребятами, что таким светит. По всему выходило, что мало чего хорошего — в лучшем случае пожизненный интернат для психически больных.

Но если начать над этим задумываться и переживать, то сам с ума сойдёшь.

Поэтому они для нас все — просто тушки.

Концерт был замечательный. Его проводили на первой взлетной, там убрали в ангары все истребители, кроме дежурной четверки «Пчёл», а напротив истребителей расставили легкие стульчики.

Я увидел наших — и Паоло, и Джея, и Хелен. Да еще и Анна со своей эскадрильей рядом села! Они устроились в дальнем ряду, замахали мне руками, показывая на свободное место и я, конечно же, сел рядом. Несколько секунд мне казалось, что между мной и Анной висит какая-то неловкость, но потом мы с ней не сговариваясь прыснули, глядя друг на друга, и всё сразу стало нормально.

Вначале играла «Планета Рок», их лидер Гай пошутил, что уже лет сорок не выступал на разогреве, а потом они выдали все свои хиты: и старые, про любовь и мир, и посвежее, про явление ангелов, и даже совсем новую «сырую» песню из альбома, который они сейчас пишут: «Волонтёры Армагеддона».

Потом выступил писатель Александр Снегирь и его болваны. Впрочем, играли болваны прекрасно, будто настоящие подростки. Они показали пару сценок из книг, потом Снегирь принялся рассказывать про своё творчество. Конечно же посыпались вопросы, очень интересные: как он начал писать, как ему приходят идеи его книг, трудно ли писать вдвоём (у него несколько книг в соавторстве), о чём он пишет сейчас… Писатель отвечал, очень бойко, зал оживился.

После вышел скрипач Пётр со своей скрипкой работы Гварнери — это такой древний мастер музыкальных инструментов. Ему приготовили маленькую площадку из поддонов от снарядов, но Пётр пошептался с морпехами, к «пчеле» подтащили лесенку, помогли скрипачу подняться на крыло (тут хитрость была не в том, чтобы помочь подняться вверх, а чтобы не дать улететь к потолку). Пётр встал, взял скрипку, смычок, посмотрел на нас… Казалось, что он сейчас что-то скажет.

А он не сказал, а принялся играть.

Минуту я сидел и слушал. Я не очень люблю всякую классику, поэтому просто закрыл глаза и ждал, когда музыка закончится, чтобы поаплодировать — человек же старался, почти месяц к нам летел…

Но потом что-то случилось.

Я вдруг перестал ждать, что музыка кончится. Мне хотелось, чтобы она вот так вот летала и летала под сводами взлётки, и я летал вместе с ней…

А потом музыка кончилась. Не сразу, она словно умирала и рождалась снова, но потом исчезла и от неё осталось только ощущение. Зал принялся аплодировать, а кое-кто даже вопил и свистел.

— Обалдеть! — сказала мне на ухо Анна. — Никогда не думала, что вживую «Чаккона» звучит так круто.

Я кивнул, чтобы не выдать, что не узнал музыку.

— Полно мне леденеть от страха, лучше кликну Чакону Баха… — снова зашептала Анна таким тоном, что сразу стало ясно — это стихи.

— Твои стихи? — спросил я.

Анна засмеялась.

— Ну что ты! Это Анна Ахматова.

— Тоже ведь Анна, — пошутил я.

И представил себе эту Анну — такую же как нашу, только взрослую, лет двадцати, которая кликает на иконку и начинает слушать музыку.

Наверное, плохо, что я не особо интересуюсь старой музыкой и стихами. Но каждому своё.

Пётр тем временем поклонился, опять что-то хотел — и опять не сказал, а вновь заиграл.

— Простите, что отвлеку вас от концерта, — негромко сказал кто-то за спиной.

Первой повернулась Анна, потом Хелен. И лица у девчонок как-то так изменились, что я догадался.

Все мы, две эскадрильи, синие и зеленые второго крыла, развернулись. Восемь пар глаз широко раскрылись и уставились в одну точку.

А музыкант продолжал играть, и никто больше не отвлекался.

Хотя как можно не отвлечься на ангела, возникшего посреди взлётки?

От него исходило слабое белое сияние, шёл запах цветов и дождя, он был в белых свободных одеждах и меч его висел в ножнах на поясе.

Тот самый ангел, что говорил со мной!

— Я сделал так, чтобы глаза остальных не видели меня, а уши не слышали, — сказал ангел. — Вас восьмерых вполне достаточно. Я дал вам дослушать музыку, потому что она прекрасна и я тоже хотел послушать. А теперь прошу встать и выйти вместе со мной.

— Ангел мой, ваше совершенство… — прошептала Хелен, вставая первой. У неё дрожали губы. — Если мы согрешили…

— Успокойся, дитя, — ответил ангел. — Отпускаю вам все ваши грехи. А теперь идите за мной.

И мы пошли. А на нас никто не обращал внимания, все слушали музыку.

Ангел привёл нас в душевую. Белую, яркую, совершенно пустую сейчас. За перегородками кабинок капала вода — кто-то плохо завернул кран. Свежевымытый пол блестел. Я подумал, что ангел выбрал душевую нарочно, тут ведь не было камер (ну, во всяком случае нам так говорили).

Хотя что ангелу камеры? Скажет слово и те тоже ослепнут.

— Теперь молчите и слушайте, — сказал ангел, хоть мы и не думали задавать вопросы. — Вам выпала честь и особая миссия. Исполнять её вы начнёте немедленно, никому и ничего рассказывать о ней вы не станете.

Мы закивали, хотя в голове был полный сумбур.

— У всех ли вас есть возможность воскреснуть? — поинтересовался ангел. — Скажите сейчас, у кого её нет.

— Мои оставшиеся клоны малы и непригодны для воскрешения как минимум полгода, — хмуро сказал Бадди. — Ангел мой, ваше совершенство, прошу — пусть это не станет препятствием!

Ангел покачал головой. Бадди скорчил