Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

Когда я открыл глаза, то лежал плашмя. Шахар была сверху, и поцелуй еще длился, а ее руки, несмотря на мое сопротивление, извлекали из моей груди вздохи наслаждения. Я не останавливал ее, потому что по сути должен был быть ребенком, да только мое тело оказалось слишком взрослым, и детские способы защиты от действительности были уже не для меня. Дети не задумываются о том, насколько величественно и прекрасно слиться с другим человеком в одно существо. Они не мечтают забыться и задохнуться, отдавшись на волю сил, чувств, ощущений. Дети думают о последствиях – хотя бы в плане того, как их избежать. Полностью отрешиться от таких мыслей может лишь взрослый.

Так что, когда ее рука снова занялась моими штанами, я не стал ее удерживать. И не возражал, пока она исследовала мою плоть, сперва пальцами, а потом – о боги благие, о да – губами. Пусть все остальное достанется ее смертному мужу, но я женился на ее пальцах, на ее губах. Я безо всякой мысли пробормотал несколько слов, и стены померкли, ибо то, чем мы занимались, было шалостью, а значит, придавало мне сил. Тем не менее я обессиленно лежал в темноте, а Шахар училась, как заставлять меня всхлипывать. И она всласть помучила меня, попробовав на вкус каждую часть моего тела. Она даже облизала лежавшую у меня на груди Эн. Жадная звездочка перевернулась, подставляя другой бок, но Шахар этого не заметила.

И я тоже касался ее. И ей безумно нравились мои прикосновения.

И вот наконец она оседлала меня. В какой-то миг трезвомыслия я ухватил ее за бедра и быстро поднял взгляд.

– Ты уве?..

Но не договорил, потому что она стала опускаться, и я вскрикнул, испытав наслаждение сродни боли. Ведь плоть не так уж и ужасна, просто я позабыл, насколько это может быть прекрасно и вовсе не противоестественно, когда это не насилие, а обоюдная страсть. Шахар и в соитии ощущалась точно богиня. Я шепнул ей об этом, и она улыбнулась, поднимаясь и опускаясь. Ее рот приоткрылся, зубы отражали луну, волосы метались бледной тенью в потемках. Потом мы перекатились, и я оказался сверху – не из мелкого желания господствовать, присущего смертным, а просто потому, что мне нравилось, как она ахала и сладко постанывала, когда я проникал в ее тело. А еще потому, что я был по-прежнему богом, а бог, даже ослабевший, опасен для смертных. Материя – такая уязвимая вещь… И я сдерживал себя, сосредоточившись на ее плоти, на руках, гладивших мою спину (я невольно мурлыкал), на своем растущем и бьющемся возбуждении, на том, чтобы вознести ее к лучшим областям сущего и миновать все плохие.

И только когда она больше не могла такое выносить, а я уверился, что смогу безопасно вернуть Шахар в ее самое, а сам – остаться вещественным, только тогда я отпустил ее, а заодно и себя.

Она потеряла сознание. Так обычно и происходит, когда мы сочетаемся со смертными. Лишь очень необычные люди способны причаститься божественного и совладать с потрясением. Я принес из ванной мокрое полотенце, чтобы вытереть пот, слюну и все прочее, после чего уютно устроил Шахар подле себя под покрывалами, чтобы лежать и вдыхать запах ее волос.

Я не чувствовал раскаяния, только печаль. Она отдалилась от меня, и я сам ее отдалил…

8

Расскажи мне сказку,

Расскажи скорее.

Сделай мир, разбей его

И поймай в ладони.

И снова я спал. Только на этот раз, благодаря тому что Шахар обновила мое божественное могущество – все наши вольности и исследования были достаточно близки к детской вседозволенности, чтобы пойти мне на пользу, – мне удалось поспать в буквальном смысле по-божески, и сновидения не посмели меня тревожить.

Когда я проснулся, Шахар рядом не было и стоял уже полдень. Я сел на постели и увидел ее возле окна. Она стояла, завернувшись в простыню, ее изящный силуэт был неподвижной тенью на фоне ярко-синего неба.

Я проворно вскочил, мимолетно задался вопросом, не нужно ли мне в ванную по большой или малой нужде, – нет, не нужно, хотя зубы почистить определенно не помешало бы, – и подошел к ней. (Мне вновь было холодно, вот проклятье!) Она так погрузилась в свои мысли, что даже не пошевелилась, когда я приблизился. Ухмыляясь, я наклонился и лизнул открытое место сзади у нее на шее, где не до конца расплелись за ночь уложенные в прическу волосы.

Она вздрогнула, развернулась и нахмурилась, увидев меня. Я запоздало сообразил, что она может и не пребывать в игривом настроении.

– Привет, – сказал я, внезапно смутившись.

Шахар вздохнула, успокаиваясь:

– Привет.

Она опустила взгляд и отвернулась к окошку.

Я почувствовал себя очень глупо.

– Ох, демоны… Я тебе больно сделал? Это же первый раз был… Я старался поберечь тебя, но…

Она мотнула головой:

– И нисколечко мне не было больно. Кстати, я поняла, что ты был со мной очень осторожен.

Но если ей не было больно, почему от нее веяло довольно-таки неприятным и беспорядочным смешением чувств? Я напряг память, силясь подробнее припомнить свой немногочисленный опыт со смертными женщинами из времен еще до Войны. Может, им и свойственно так себя вести? Или нет? И что следует в такой момент говорить возлюбленному? Боги, все было куда проще, пока я оставался рабом. Меня просто насиловали, а насильников потом совершенно не волновали мои чувства.

Я вздохнул, переступил с ноги на ногу и обхватил себя руками, чтобы не мерзнуть.

– Ну что? Похоже, ты сожалеешь о том, что мы сделали.

Она тоже вздохнула, и клубок в ее душе потемнел еще больше.

– То, что мы сделали, было прекрасно, Сиэй.

На меня стала наваливаться усталость, не имеющая ничего общего с моими страданиями смертного. Было ясно: что-то пошло неправильно. Может, она предпочла бы, чтобы я ради нее обернулся женщиной? Я не был уверен, что сумел бы, но это было столь незначительное изменение облика, что я готов был попробовать, лишь бы утешить ее.

– Тогда что не так? Почему у тебя такой вид, будто ты лучшего друга потеряла?

– Может, и потеряла, – прошептала она.

Я заморгал. Шахар повернулась ко мне. Простыня сползла с плеча, волосы разлохматились. Она выглядела совершенно выбитой из колеи. Она не управляла событиями, пребывала не в своей стихии. Как тут не растеряться? Я вспомнил, какой дикаркой она была ночью. Она ведь отбросила все понятия о приличиях и достоинстве, о своем высоком положении и очертя голову отдалась мгновению. И это было великолепно. Однако такая уступка страсти явно обошлась ей недешево.

Одной рукой Шахар придерживала на груди смятую простыню, но тут я обратил внимание на ее свободную руку. Она лежала на животе, и пальцы теребили на нем кожу, словно испытывая ее прочность. Я видел такой жест у десятков тысяч смертных женщин, но до сих пор не понимал его смысл. Подобные тонкости обычно лежат вне моей сферы.