"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич

Как им было не возненавидеть его?

Джун даже пожалел бы Горо, кабы не грязный его язык.

– Тэцуо даст мне все, что я попрошу, – произнес он, с удовольствием отметив, как губы Горо дернулись в зверином оскале. – Может, я попрошу у него твою башку, если ты еще хоть слово скажешь о моей маме…

– Сперва сам отсеки башку янки, Серизава! – прошипел Горо. – Ну, пошевеливайся!

Над пустырем висела ватная тишина, бурьян чуть заметно колыхался, серебрясь в лунном свете. Тэцуо, положив руку на рукоять меча на поясе, ждал их у стены своего дома, рядом с тенями матери и сестры. Черный силуэт сливался с темнотой, лицо и руки белели призрачными пятнами.

Он подошел к Джуну, отодвинув Горо, и внезапно заключил его в объятия. Джун не обнял его в ответ, но и вырваться не пытался – просто стоял, свесив руки, чувствуя, как сердце Атомного Демона бешено колотится под тканью черного гакурана. Тэцуо отстранил его и с горделивой улыбкой оттянул ворот, показав горло с цепочкой лиловых кровоподтеков.

– Да ты весь дрожишь, – сипло проговорил он. – Страшно?

Джун выдавил улыбку, чувствуя затылком ненавидящий взгляд Горо.

Запах тления встретил их с порога, словно радушный хозяин. Он проник Джуну в ноздри и угнездился в пересохшем рту. Фудзивара-скелет не лежал больше посреди комнаты, а спиной и затылком подпирал стену, сложив костяные руки на коленях и одобрительно скаля щербатые челюсти. Взгляд пустых, крысами выеденных глазниц был прикован к пленнику, лежавшему у стены со связанными за спиной руками. Соломенные волосы на затылке потемнели от крови. Возле головы натекла лужица, которая в неверном свете керосиновой лампы казалась черной.

Кента стоял над Дунканом, нацелив «кольт» американца ему же в голову.

– Сними с предохранителя, дубина, – бросил Тэцуо. – Там рычажок такой сбоку.

Кента подчинился, звонкий щелчок эхом скакнул от стены к стене. Тэцуо повернулся к Джуну. В полумраке его самурайский профиль казался высеченным из камня. Глаза блестели в темноте, словно капли нефти.

– Ну, Серизава, что я говорил? – просипел он. – Он твой.

Джун глубоко вдохнул и подошел к Дункану – цок-цок! – чувствуя себя будто во сне. Человек, у которого он валялся в ногах, сам теперь лежит беспомощный у его ног, разве не поразительно? Наклонившись, коснулся пальцами разбитого затылка и отдернул руку, услышав слабый стон. На пальцах остались липкие разводы, в полумраке напоминавшие ржавчину. Джун зачем-то понюхал пальцы; пахло медью. Накатила дурнота. Он вдруг с ужасающей ясностью понял, что, как и Дункан, никогда не покинет этого страшного подземелья. Как только он ударит, как только кровь американца брызнет на кафельную плитку, прежний Джун перестанет существовать.

– Кто-нибудь, приведите в чувство эту свинью! – скомандовал Тэцуо.

Опустив пистолет, Кента с размаху ударил пленника ногой в живот. Звук был такой, словно бейсбольной битой стукнули тюк с бельем. Дункан вскинул голову, глаза на залитом кровью лице вылезли на лоб. Кента ударил снова, с той же страстью, с какой еще недавно бил Джуна, и мальчик вздрогнул, ощутив боль в собственных ребрах. Лейтенант зашелся надсадным кашлем.

Тэцуо протянул Джуну син-гунто. Мальчик замер, не в силах прикоснуться к мечу, терзавшему Рин.

– Смелее, Джун, – прошептал Тэцуо, массируя горло. Мягко, почти ласково, но в голосе явственно прозвучала угроза.

Джун взял оружие, лишившее жизни трех человек. Ничего особенного; рукоять с железным набалдашником легла в руку так же удобно, как раньше ложились карандаш или кисть. В чем неправ Ясима? Акико сгорела в костре, малютка Акико, никому в жизни не причинившая зла, да и жила-то всего пару месяцев… и Эйко с ее чудесными ушками тоже сгорела, сгорела заживо, и отец… Тысячи людей, тысячи миров обратились в прах в одночасье! Ни один американец не заслужил такой легкой смерти! Чужеземный дьявол даже не узнает, каково это, когда закипает все, что в теле есть жидкого, а легкие наполняются огнем!

Мальчик потянул рукоять, и клинок со змеиным шипением покинул ножны. Он оказался тяжелее, чем думал Джун.

Положив ножны на пол, Тэцуо шагнул к пленнику и схватил его за слипшиеся волосы, запрокидывая голову.

– Добро пожаловать в Японию, янки! Я – Атомный Демон, небось слыхал обо мне? А это, – он повернул его лицом к Джуну, – это Серизава Джун, твоя смерть!

Глаза Дункана расширились на мгновение при виде меча. Сплюнув, он прохрипел:

– Смерть? Больше похоже на дрожащего мальчишку, который не понимает, во что ввязался!

– Становись на четвереньки, – тихо произнес Джун. Опустившись на одно колено, он заглянул Дункану в глаза. – Вы сказали это моей маме.

Дункан хрипло расхохотался, но смех сразу перешел в кашель.

– Злопамятный чертенок! – выдохнул он. – Я хотел бы… только спросить…

– Валяй, лейтенант, – сказал Тэцуо, дернув его за волосы. – Нам спешить некуда.

Американец посмотрел на Джуна. В ледяных глазах не было ни злобы загнанного зверя, ни ужаса теленка на бойне, как у молодого янки, забитого на мосту, лишь яростная, неукротимая воля к жизни. И еще – вызов.

– Скажи честно, хочет ли твоя мама, чтобы меня не стало? Хочет ли она, чтобы меня прикончил именно ее сын? Будет она гордиться тобой, как думаешь? Не отводи глаз, щенок! Отвечай как мужчина!

Джун отпрянул, испуганный его криком. Открыл рот, но не смог издать ни звука. Меч еще сильнее налился тяжестью, потянул руку вниз.

– Ты ничего не сказал ей, верно? – Дункан хрипло засмеялся. – Я не удивлен. Плевать ты хотел на свою маму. Я, во всяком случае, не сделал с ней ничего такого, на что бы она не дала согласия!

– Замолчите! – Вскочив, Джун впечатал деревянную платформу сандалика пленнику в лицо. Тот сдавленно взвыл, но тут же заговорил снова:

– За убийство американского офицера тебя, мальчишка, потом все равно повесят. Подумай, что тогда будет с твоей сестренкой и мамой. Она потеряла уже одного ребенка… Но для маленького патриота месть важнее таких мелочей, верно? – Он ухмыльнулся разбитым ртом. – Плевать, что думает женщина, спавшая с янки, честь дороже!

– Не слушай его, – сказал Тэцуо, нахмурившись. – Этот дьявол зубы тебе заговаривает.

Но Джун не мог не слушать. Если бы Дункан пресмыкался перед ним, моля о пощаде, то давно лишился бы головы. Но он говорил спокойно, уверенно, и уже этим превосходил Джуна, и каждое слово било в цель, точно пуля снайпера. Даже связанный, он был сильнее!

– Ты недостоин своей матери, – чеканил лейтенант, глядя ему прямо в глаза. – Ради тебя она переступила через свою гордость и ненависть. Это требует куда больше мужества, чем рубануть мечом безоружного. Опусти меч, мальчишка, если действительно любишь ее, и беги домой. Это отребье и без тебя превосходно справится…

– Отребье! – взвизгнул Горо. Он кинулся на пленника и принялся остервенело бить ногами. Дункан хрипел и корчился.

Джун попятился к лестнице, но Кента, вместе с Тэцуо зачарованно следивший за избиением, обернулся на стук сандалий и тут же направил пистолет мальчику в лицо:

– Куда это ты намылился, Серизава? Разве ты не один из нас? Или он прав, мы для тебя отребье? А?

– Я… я… – Тошнота мешала сосредоточиться, слова ускользали. – Я просто… я…

Горо замер над стонущим пленником, тяжело дыша и обливаясь потом. Единственный глаз его угрожающе сузился.

– Говорил я тебе, Тэцуо, нам не нужен этот слюнтяй! – Он положил руку на рукоять ножа. – Почему ты так цепляешься за него? Что он для тебя значит?

– Заткнись! – взвизгнул Тэцуо. Он повернулся к Джуну. – Что с тобой, Серизава? Разве не этого ты хотел? Разве ты не с нами?

– Я не могу так просто убить человека…

– Это не человек! – заорал Тэцуо, забыв про раздавленное горло. – Ты ослеп? Это чертов американец!

– Не могу! – со слезами выкрикнул Джун.

– А они смогли, Серизава! Они смогли! Оглядись вокруг!

Джун отступил еще на шаг и запнулся о вещмешок на полу, тяжелый, словно валун. Внутри глухо брякнули консервные банки. Нелегко, наверное, было тащить их в такую даль…