Сильные не убивают, книга 2 - Яна Каляева

жизни… Впрочем, потом. История должна завершиться благополучно не только для меня. И это важнее всего.

— Первое. Ты сказал, что вы выяснили, кто ликвидировал очаг Хтони. Значит, знаете, что я там был не один. Я хочу знать, что с моей… напарницей. И хочу, чтобы с нее были сняты все обвинения… если они есть. Мы с парнями… э… не имеем претензий к ее действиям. Без нее случилась бы катастрофа! Ты мне говорил про награду… так награда должна быть наша общая!

Столичный гость усмехается:

— Знаем. А как же. «Не имеем, претензий», ишь ты! Ты теперь, Андрей Филиппович, часть системы! И не тебе решать, к кому у этой системы претензии и какие. Даже если ты сам — повод для оных.

Наклоняю голову:

— Спросил про условия — отвечаю. Первое — такое.

— Ладно, — усмехается думный дьяк, — принято. Не грозит ничего твоей подруге. Эта девица создала двух великих волшебников: одного через дружбу, второго через вражду. Кто знает, чем она окажется полезна Государству в следующий раз? Казнить ее за драку со спартанскими мальчиками было бы расточительно. Ну а что до наград… Тебе теперь свои светить не положено, работа такая. Ну а ей не положено вручать.

— Тогда и мне не надо.

— Как скажешь, — быстро соглашается Шакловитый. — Была бы честь оказана: воля не отнята.

И с прищуром глядит: пожалею я о своих словах или нет?

— Где Соль? — повторяю я.

— У друзей. Не волнуйся, о ней позаботятся. Кстати, по-прежнему на тебя обижена, как я понимаю. Но о том у нас будет отдельный разговор. Скажи сперва свое второе… условие.

Откашливаюсь:

— Как я понял, вы приехали расследовать злоупотребления командования гарнизона. Расследуйте… тщательно. Я хочу, чтобы все причастные к заговору отправились под трибунал. Не только Ожегин.

Шакловитый хихикает:

— Ты про госпожу Челядникову, небось? Отож!

Думный дьяк неожиданно становится трезвым. Абсолютно. Это что, магическая сила такая?

Голос сухой:

— Ты не учи меня мою работу делать. Я Государю верно служу. Потрясем всех: и кто ждет этого… и кто надеется, что пронесло, и бумажки жжет да улики прячет. Казнокрадство повыведем. А тебе, Андрей, скажу вот что.

Только теперь мне становится по-настоящему неуютно. Наверно, как Шакловитому, когда я показал свою силу.

— О том, что в подвале случилось, ни единой душе знать нельзя. И сие уж не обсуждается. Посему… ни с кем из Земщины здешней больше встречаться не будешь. Лишнее это. Понял?

— То есть…

— То есть с девицей по имени Соль не увидишься. Хоть она на тебя и таит обиду. Такие регламенты у нашей службы, хоть что решай. Третье твое условие?

Я молчу. «Обижена»… Это значит, Соль считает меня предателем, ударившим в спину. Но если она меня не убила… И если пришла в себя после того безумия… И если ей ничего не грозит, меня услышали — это главное… То, значит, так тому и быть. Мне теперь все равно не дадут сказать ей правду. Ну а врать не стану.

Говорят, у эльдаров есть больше ста слов, обозначающих понятие «судьба». Тогда…

— Третье. Насчет «службы по особым поручениям» — согласен. Не согласен — втемную и бессрочно. Уговор такой: делаю, что скажете, если объясните зачем. И так — каждый раз. Тогда… тогда не за страх, а за совесть буду служить, Борис Онуфриевич.

Шакловитый откидывается на спинку стула, качает головой:

— Ужо прям так не будет, Андрей. Не бывает так! Граница не прибита гвоздями. Но… я тебя услышал. Я на тебя посмотрел. Вердикт мой таков: и вправду с тобой лучше работать открыто. Лучше для пользы дела. Так и будет.

— Есть и четвертое, — говорю я. — Сначала хочу родню повидать. На недельку.

Шакловитый щелкает пальцами.

Полуэльф-официант тащит серебряный поднос, и… на нем лежат два оранжевых прямоугольника бумаги с тиснением — железнодорожные билеты.

— Я вижу, что ты упертый, — говорит Шакловитый, — сам поедешь. И понял уж, что домой попросишься. Полчаса назад приказал тебе билеты оформить, за счет казны. Поезд утром, с него на паром «Мудрость Митрандира» успеваешь, потом снова на поезд. Может, оно и правильно для тебя, снова через все Государство прокатиться…

Встаю:

— Приятно было познакомиться, Борис Онуфриевич.

Думный дьяк фыркает, когда я достаю деньги и складываю на белую скатерть столбиком. Но молчит.

Пюрешка с курицей в этом месте стоит, как Федина почка, но… надо же мне куда-то девать деньги за продажу тяги. Раз на выкуп копить не нужно больше… Тут и маме на новую кухню, и Лидке на авалонский языковой лагерь хватит.

— По набережной прогуляюсь, — говорю я. — Подышу морским воздухом.

— Нету здесь морской набережной, спецагент хренов. От Южно-Сахалинска до моря больше двадцати верст. Только река Рогатка.

— Жаль. Ну да ничего. Рогатка так Рогатка. Все равно интересно.

Зеркальные двери распахиваются, швейцар кланяется, и я выхожу в теплый осенний вечер. Огни.

Завтра в поезд.

Время чего-то нового.

Время.

Эпилог

Часть 3. Соль. Полюби и мою тень

— Соль, тот, кому ты доверяла, предал тебя, — Мотя, скрестив ноги, сидит на полу возле топчана и глядит на меня спокойно и серьезно. — Это его собственный свободный выбор. Не твоя вина. Чужой выбор не делает тебя плохой.

Прикрываю глаза.

— Чужой выбор, может, и не делает. А вот мои собственные поступки…

Не все события того дня я помню. Мне рассказали, что я вышла из подвала — обожженная, ослепшая, ничего не воспринимающая — и просто застыла в проеме. Никого не выпустила и никого не впустила, и лицо у меня было такое, что желающих поспорить не нашлось. А потом открылся портал, оттуда вывалился опричный десант из Южно-Сахалинска — и ему даже разгонять толпу не пришлось, все сами быстренько разошлись. Десяток магтехнических пушек и сотня здоровенных мужиков в броне очень способствуют тому, что каждый в толпе, только что рвавшейся сжигать псоглавых заживо, резко вспомнил про ужасно важные и срочные дела. Десантники забрали из подвала курсантов — свидетели сообщили, что все они выглядели изрядно потрепанными, но вроде вышли в основном своими ногами; и больше их в Поронайске никто не видел. Меня десантники тоже забрали, но не в свои опричные подвалы, а отвезли в Дом и передали Токс с рук на руки.

Ничего этого я не помню.