Сильные не убивают, книга 2 - Яна Каляева

Шакловитый щелкает пальцами, чтобы ему еще налили воды, а потом так же жестом отгоняет официанта.

— Что ж… полковник решил одним махом избавиться и от улик, и от курсанта Усольцева. Отчасти его расчет оправдался.

Опять глядит на меня с усмешкой:

— Семнадцатилетний вьюноша, вдохновленный задачей спасти из рабства, кстати, подложенную ему Челядниковой damsel in distress, не…

— Чего⁈ — рычу я.

— Damsel in distress, — говорит Шакловитый, снова пододвигая блюда с креветками. — Значит «дева в беде». Архетипический образ, благородному рыцарю сразу же хочется поскакать и спасти такую.

Хочу ответить ему что-то резкое, но… сдерживаюсь. Сам дурак был, Андрюха. Слушай теперь… Однако и доставлять удовольствие Шакловитому, реагируя на его подначки, я не стану.

Невозмутимо грызу куриную ногу:

— Я говорю, дальше что?

— Гхм. Ну вот. Предполагалось, что ты попадешься, тебя убьют или по меньшей мере покалечат. Тогда… дальнейшая эскалация шла бы под знаменем отмщения за товарища. Однако вождь снага… — как его звали? Мясник? — и тут всех удивил. Персонал комбината проявил… редкостную для снага дисциплинированность, а Мясник попытался решить ситуацию законными методами. Пришлось спешно подключать Сабурову, чтобы замести мусор под ковер… ну это все ты видел собственными глазами.

Киваю. Шакловитый собирается с силами и опять ударяется в театральщину. Любит он это дело, я смотрю.

— Хуже всего было — для Ожегина, конечно, — что не в меру прыткого курсанта Усольцева уже не вышло бы устранить своими руками, списав все на злобных снага или несчастный случай. События в Поронайске начали привлекать внимание, и гибель курсанта могла стать катализатором настоящего расследования.

Шакловитый самодовольно усмехнулся и ущипнул себя за бородку, а потом спохватился, что пальцы жирные, и досадливо скривился.

— Дальше, Борис Онуфриевич.

— Дальше… Дальше Ожегин решил зайти с другой стороны. И подначил другого курсанта — Льва Долгорукова — напасть на подругу Усольцева. Вот только даже друзья Долгорукова отказались его поддержать — курсанты вовсю уже подозревали, что с ними играют краплеными картами. Потому Усольцев запросто смог убедить их вовсе не выходить в город.

Вспоминаю четыре подряд дуэли на Ристалище. «Запросто», ага. Ладно, мели, Емеля… тьфу, заразился от Шакловитого.

— Это ставило на планах полковника крест. Поронайск тем временем привлекал все больше ненужного Ожегину внимания, и спасти положение мог только быстрый, безоговорочный успех! То бишь волна инициаций второго порядка. По удивительному стечению обстоятельств именно в этот момент в городе открылся очаг Хтони… Расследование еще идет, обвиняемые в один голос перекладывают ответственность на Парамонова и покойную Сабурову. Мол, они по собственной инициативе призвали Хтонь в городские районы, чтобы… гм… уменьшить численность конкурирующей криминальной группировки чудовищными методами — командование базы, мол, не могло такого предусмотреть… Однако опытные интриганы знают способы отдать приказ так, чтобы потом под правдоскопом заявить, что даже не подозревали о его существовании. Так или иначе… выплеск Хтони вкупе с жестокими и откровенно ненужными карантинными мерами привел к памятному тебе подвалу, где произошли сразу две инициации… как минимум — две.

— То есть… Ожегин добился, чего хотел? Почему же тогда началось расследование?

— Расследование организовал отец твоего друга Гаврилы Сицкого. Не напрямую — но у малых родов свои методы…

Сицкий… вспоминаю, сколько над Ганей издевались за «малость рода», как часто Долгоруков и прочие напоказ игнорировали его протянутую для пожатия руку…

— Но почему вмешались именно Сицкие? Остальные ребята — разве они не рассказывали родителям, что тут происходит? Я не про земских сейчас, но Тургеневы, Горюновичи, Морозовы… Где они — и где какие-то Сицкие? Почему великие роды не вписались за своих детей?

— Все дворяне родителям жаловались — хоть и не делились с товарищами. Кто-то даже прямо просил вмешаться, навести порядок. Но видишь ли, в чем дело, Андрейка… Дети из Земщины часто завидуют маленьким аристократам — у них есть личные гувернеры, пони, еда с серебра и золота. Власть над челядью — любая дворовая девка по щелчку пальцев барчука падает на колени и открывает ротик. Однако кое-чего земские дети не знают. Например, что многие аристократы предпочтут, чтобы наследник рода героически погиб, чем чтобы он остался пустоцветом. Вот Сицкие между благополучием сына и величием рода выбрали сына. Остальные… им с этим жить, Андрей, не тебе. И довольно о грустном. Собственно, я уполномочен, Усольцев, тебя наградить. За конкретные действия по ликвидации очага Хтони. Ты — герой!

Отмахиваюсь:

— Потом наградите.

Курица тоже не лезет в горло, я ее в пику этому пижону заказал.

— Выходит… О части того, что творилось, вы знали? И вам, типа, было норм? Стравливать курсантов со снага — норм? Вдруг кто-то инициируется! Ну а магия крови уже низзя! А граница где?

Шакловитый, в отличие от меня, пьет. И уже подшофе. Раскраснелся, стянул шелковый шейный платок в оранжево-зеленых разводах.

— Н-ну, брат! Если бы мы с тобой были авалонцы… Я бы вспомнил яичницу, и что для нее надо яйца разбить — знаешь, да? Но мы русские! Поэтому я тебе отвечу по-русски. По честноку.

Шакловитый слегка наклоняется и легонько рыгает, я отодвигаюсь.

— Лес рубят — щепки летят, понял? Вот. Ну а насчет границы… Если б она была — граница эта! — тогда, Андрюх, было бы сильно проще. Только ее, понимаешь, нет. Ожегин вот считал, что граница — это пока не попался. Попался. Другие считают, граница — это пока никого не убил. Сам-то как думаешь?

— Я думаю, что граница — это пока не звездят. Втемную пока не играют. Вот это — зашквар.

— Э-э! Это ты еще молодой!..

— Нах пошел, Борис Онуфриевич.

Думный дьяк таращит глаза, опять кашляет морепродуктами, потом грозит мне пальцем и смеется:

— Вот за что люблю во всякие перди ездить — что меня там еще могут послать. В Москве-то — некому… Но это в первый и последний раз, Андрюха, понял? Еще раз себе позволишь — не взыщи.

Пожимаю плечами.

— Либо далеко пойдешь, либо совсем недалеко, — бормочет Шакловитый пьяную мудрость. — Ладно! К делу. Что я предлагаю: служба по особым поручениям. Обучение за казенный счет — индивидуальное ужо, не в училище. Какие будут твои условия, чтобы ты не кобенился?

— Условий три, — говорю я, ковыряя картошку.

Странно осознавать, что здесь, в этом ресторане, в незнакомом мне городе, от которого я час назад был в трехстах километрах, определяется вектор моей судьбы. И времени моей