Имперский детектив КРАЙОНОВ. ТОМ I - Арон Родович

Нет. Тут ответ простой, и я озвучил его без колебаний:

— Всё, что ты будешь рассказывать сейчас, я никому передавать не собираюсь. Это останется между нами, ведь в этом нет никакого смысла. Свою часть контракта я выполнил, исчезновение Элизабет раскрыл. И второй договор, который мы заключали без бумаг, тоже выполнил. Я уверен, что когда Максим с Элизабет приедут в поместье… в ваше поместье…

Ксюша перебила тихо, но жёстко:

— В её поместье. Это больше не моё поместье. И ничего общего с ней я иметь не хочу.

— Ладно. Об этом мы поговорим позже. Так вот… когда они приедут в «Её» поместье, я думаю, всё, что я сказал, подтвердится. И докажет правду без моего участия.

В этот момент телефон в кармане завибрировал. Я достал его, взглянул на экран — сообщение от Максима.

«Ты очень легко заработал свои сто пятьдесят дополнительных тысяч. Один диалог с нужным человеком подтвердил твои слова: никакой болезни у неё нет. Диагноз липовый. И больница, в которой она его получила, тоже липовая. Но ты всё-таки заслужил эти сто пятьдесят. Ещё раз спасибо».

Я коротко ответил:

«Это вам спасибо, Максим Викторович, за такие прекрасные возможности улучшить моё благосостояние. Улучшу офис к следующему вашему визиту».

В ответ прилетели смайлик и огонёк.

Я поднял взгляд на Ксюшу. Она молчала, сидела спокойно, хотя по напряжённым пальцам было видно — ждала продолжения.

— Так что нет, — сказал я. — Про это рассказывать я точно не буду. Не вижу в этом ни пользы, ни смысла. У меня другой вопрос. Ты сможешь объяснить, что на самом деле происходит?

— Да, — кивнула она. — Я могу тебе это рассказать.

— И ещё, — перебил я её, удерживая взгляд. — Почему ты решила уйти от своей матери?

* * *

Демиду Мариарцеву было двадцать пять — возраст, в котором многие аристократы только начинали чувствовать себя взрослыми. Он же давно прошёл эту точку.

Он должен был быть герцогом.

Ключевая фраза его жизни начиналась одинаково:

«Должен был…».

Должен был… но пятнадцать лет назад мир провернул зубчатый механизм так, что от его будущего осталась лишь пустая прореха.

Тогда, в одном длинном кровавом дне, рухнул весь их род. Его отец, как и несколько влиятельных линий, оказался обвинён в попытке переворота и покушении на Императорскую семью. Официальная версия выглядела безупречно: схваченные документы, признания, свидетели, чёткие временные рамки. Всё было выстроено идеально — слишком идеально, чтобы быть правдой.

Теперь, спустя годы, собрав каждую обмолвку, каждый слух, каждую старую бумагу, Демид знал наверняка: это не был заговор против Империи.

Это была разборка аристократов друг с другом — когда сильная коалиция решила избавиться от такой же сильной.

Его отец просто оказался на проигравшей стороне. Империя никогда не была монолитом. Это клубок змей, где каждая улыбается, выступая перед народом, и одновременно давит соседнюю за углом, чтобы урвать побольше власти, ресурсов, влияния.

Фразы о служении простолюдинам — ширма, вежливый фасад. Суть всегда одна: забрать, подмять, откусить чужой пирог.

Род Зверцевых проиграл.

И мальчишку, который однажды должен был бы унаследовать титул, за десять минут превратили в сироту, чьё имя лучше было бы забыть.

Выжить удалось только потому, что он сменил фамилию в интернате.

Остался бы Зверцевым — его казнили бы сразу, как мужчину, способного продолжить «недопустимую» кровь.

Так появился Мариарцев.

Фамилия случайная, удобная, достаточно похожая на распространённые — та, под которой можно раствориться.

Но растворяться он не собирался.

Пятнадцать лет он строил обратный путь — тихий, незаметный, под кожей, там, где никто не увидит.

Кабинет, в котором он сидел сейчас, мало напоминал место, где работает человек с большими амбициями.

Помещение находилось на старом заводе его отца — том самом, что когда-то считался гордостью производства по композитным материалам и передовым сплавам, но после расправы над родом пришёл в упадок. Коалиция выкупила-разграбила и все станки и другое новейшее оборудование было вывезено на их заводы или продано за бесценок. Демид выкупил его через цепочку подставных лиц и отвёл одну из административных зон под свою штаб-квартиру.

Здесь не было роскоши.

Ровный бетон, металлический стол, широкое кресло без намёка на бархат.

На поверхности — только рабочая техника: тонкий дорогой ноутбук, планшет, несколько зашифрованных накопителей.

Никаких картин, никаких фамильных вещей.

Он любил порядок.

Любил тишину.

Любил отсутствие лишнего.

Не любил аристократов.

Защита на технике была выстроена слоями. Система шла под грифом, недоступным даже некоторым государственным службам. Хакеры, что занимались её настройками по обеспечении безопасности, были лучшими. Были.

Они сделали свою работу.

Потом исчезли.

Навсегда.

Демид не терпел хвостов.

Он откинулся в кресле и провёл взглядом по кабинету. Пустота будто подчеркивала его собственное состояние — никакой мягкости, никакого тепла. Только цель, сжатая в одно прямое усилие.

Он часто ловил себя на мысли, что стал зеркалом этого помещения.

Именно сейчас, наблюдая за ровной линией стола, он вспомнил о женщине, которая последние месяцы вызывала у него раздражение чаще других.

Когда-то она была аристократкой.

Сейчас — тень от прошлой жизни.

Пятнадцать лет она выживала так, как могло выживать любое падшее дворянство: по чужим постелям, под случайными мужчинами, которые хотели не женщину, а подтверждение своей значимости.

Когда Демид нашёл её, то сказал прямо:

«Твоя младшая дочь жива. Она в роду Белозерских и помолвлена с сыном Драгомировых. Мы можем на этом заработать».

И та согласилась. С готовностью утопающего, увидевшего плот.

Она делала всё, что он говорил — потому что знала: другого шанса не будет.

Но потом… соскочила. Почувствовала деньги.

Стала брать не только своё, но и то, что он ей не позволял. Стала жить так, будто прошлых пятнадцати лет никогда не было — будто она по-прежнему принадлежит к кругу сильных.

Он видел.

Он понимал.

Он закрывал глаза — потому что знал: чем сытее человек, тем крепче он держится за руку того, кто его кормит.

Но сегодня…

Сегодня она перешла грань. Она названивала ему весь день — визгливо, сбивчиво, с тем самым тоном, от которого у него всегда зудели виски:

«Босс, что делать? Они едут ко мне. Босс, что делать?»

Демид нажал блокировку экрана и положил телефон рядом. Пальцы накрыли металлическую поверхность стола — спокойным, выверенным движением, как будто он закрывал крышку гроба. Эта женщина была полезной.

«Да.»

Но сейчас она стала слабым звеном. А слабые звенья он не держал.

Телефон завибрировал снова.

Звонок.

Та же фамилия на экране.