Где распускается алоцвет - Софья Валерьевна Ролдугина

заживо, огненный змей, вылетающий из трубы. И итог, кхм… «Девки пляшут, платками машут; змей летит, хвостом вертит, огнём пыхает, громом громыхает». И предостережение: мол, не давайте девкам в небо смотреть, а то змей их умыкнёт.

Тётка умолкла, с непонятным торжеством поглядывая на Альку.

«Айти, – пронеслось в голове паническое. – Это ведь Айти, да?»

– А… – хрипло выдохнула Алька. Потом взяла себя в руки и продолжила уже нормально: – О, получается, что из трёх источников – история о летучем змее, свадебная вышивка и вот этот лубок – можно сложить целостную картину?

– Целостную и непротиворечивую! – наставительно подняла палец тётка. И улыбнулась гордо. – Ну что, помогла я вам в вашем исследовании?

– О да, – горячо и совершенно искренне откликнулась Алька. В голове у неё была сумятица, а сердце частило. – Слушайте, гм… Как думаете, а этот огненный змей, оклеветанный колдун… Он правда существовал?

Вопрос, логичный и простой, неожиданно выбил тётку из колеи и заставил сникнуть.

Пожалуй, даже и постареть лет на двадцать разом.

– Была у меня подруга, довольно известная, к слову, в наших краях женщина, – вдохнула тётка; она сняла очки и принялась протирать их краем своего защитного балахона, задрав подол, под которым обнаружились полосатые шерстяные чулки. – Влада Драганова её звали, она в этом году умерла… Так вот, она верила, что змей действительно существует, и искала его. Ну, или, по крайней мере, то место, где стоит камень, которым придавили останки сожжённого колдуна. Вот она бы могла что-то прояснить… Ну, это и правда по её части, она же ведьмой была.

Тут в голове у Альки что-то щёлкнуло, и она бездумно выдала:

– Ведьма? Которая Паучиха? Чёрная Вдова?

Музейная тётка переменилась в лице так резко, что её стало не узнать. И разозлилась, и расстроилась, и такой от неё повеяло беспомощностью… А потом она взяла – да и махнула рукой:

– О покойниках плохо не говорят, а это прозвище она не любила, и распространили его родичи третьего мужа. Он алкашом был, запойным, помер – туда ему и дорога…

Она замолчала.

– Простите, – искренне произнесла Алька. – Я… я не хотела, просто как-то первое на ум пришло. Мне не стоило этого говорить. Я… моя подруга собиралась приехать к ней, обратиться за помощью. А потом узнала, что она умерла… Соболезную. Я правда не хотела.

Тётка глубоко вздохнула, явно пытаясь совладать со сложными чувствами, и снова протёрла подолом очки. А потом пожала плечами:

– Ну, что слышали, то и повторили, на всякий роток не накинешь платок. Её и правда так называли… У Влады от последнего брака, от четвёртого, осталась дочь. Вот она пытается материно наследство разобрать, записи её, – неожиданно добавила тётка. – Давайте-ка я вам её адрес напишу. Загляните, может, она что-то и подскажет. Ей нравится, когда люди приходят и спрашивают про Владу, интересуются. Это, наверное, её способ сделать, знаете, такой памятник, нерукотворный, – и она неопределённо повела пальцами. – Люди по-разному горюют, а Мила мать даже нормально и похоронить не смогла.

– Мила? – растерялась Алька. – А, дочь! А почему не смогла?

Тётка приспустила очки на кончик носа и посмотрела на Альку в упор:

– Потому что от Влады толком ничего и не осталось. В дом молния попала, он как спичка сгорел. От неё, по-моему, только зубы и нашли, а ещё титановую скобу, которая после перелома в бедре была… их и похоронили. Вот так.

Адрес Алька старательно записала. Уже стемнело, но время было не такое уж позднее, да и жила Мила Драганова недалеко. Музейная тётка посоветовала наведаться к ней прямо сейчас: мол, ложится она всё равно поздно, да и с утра частенько уходит то по делам, то погулять, её и не застанешь.

Так Алька и поступила.

У Драгановой была квартира по соседству, в двухэтажном засыпном доме, снаружи явно отштукатуренном не так давно и выкрашенном жёлтой краской. Пахло в подъезде всё равно старьём, гнилью и запустением. На каждом этаже – по шесть квартир и длинный-длинный коридор; двери по большей части деревянные, замызганные, одна – обгорелая наполовину и зловеще повисшая на одной петле… Но Альке нужно было дальше, в самый конец, к новенькой чёрной двери, обитой стальным листом.

На звонок сначала никто не отреагировал, а потом застучали каблуки и грудной женский голос спросил:

– Кто там?

Алька поколебалась секунду – и, доверившись своей интуиции, ответила честно:

– Ведьма. Моя фамилия Василёк, я из Краснолесья. Узнала, что случилось с вашей матерью и… Я в Светлоречье на один день. Если честно, сама толком не знаю, зачем зашла… И соболезную.

За дверью некоторое время молчали, а затем стали щёлкать задвижки и замки, и тот же грудной голос произнёс:

– Заходите. Василёк… Ясеника, что ли? Я вас представляла старше.

– Ой, баб Яся – это моя бабушка!

Мила Драганова оказалась миниатюрной женщиной лет пятидесяти, с аккуратным каре, худощавой и черноглазой. Она была одета в тёмное шерстяное платье, и в ушах у неё болтались крупные жемчужины. Альку она сразу привела в комнату, где в серванте стояло множество фотографий, изображающих одну и ту же женщину неопределённого возраста: поджарую, такую же черноглазую, как Мила, с чёрной косой, уложенной вокруг головы. На некоторых фотографиях в косе появлялась уже проседь, но взгляд оставался всегда прежним: острым, тяжёлым, жгучим…

Ведьминским.

– Маму звали Бабьей Заступницей, – уже потом, на кухне, рассказывала Мила, одновременно заваривая на подоконнике чай. Обеденный стол – огромный, рассчитанный, наверное, на восьмерых, – целиком занимали записки россыпью, фотоальбомы, бумаги… – Она женщинам всегда помогала, я стараюсь не отказывать тоже. Хотя я-то, конечно, не ведьма… У вас ведь тоже на самом деле была какая-то просьба к маме? – спросила она вдруг.

Алька чуть не подавилась чаем.

– Вроде того, – призналась она. – Я слышала, что в последнее время Влада очень интересовалась местной легендой об огненном змее и искала… искала место, где лежат останки колдуна, который стал змеем. Или что-то вроде того.

– И вы тоже хотите его найти? – глянула Мила с подозрением. – Вам-то зачем? Вы же ведь и так молодая? Или это для бабушки?

– В смысле – зачем? – не поняла Алька. – Насчёт молодости не очень поняла, при чём тут это…

Мила Драганова опустила глаза.

– Мама… Понимаете, в маме здесь очень нуждались, – ответила она наконец. – Она же осталась последняя в городе, последняя настоящая ведьма. Кто уехал, кто умер. А у неё уже возраст… Нет, выглядела она хорошо, но выглядеть – одно, а жить полной жизнью – совсем другое. Вы знали, что если у огненного змея извлечь сердце и глаза, а потом проглотить, то разом помолодеешь?