Ловец кошмаров - Валентина Владимировна Белякова

отвела меня в Петли. Я задавал себе этот вопрос бессчётное множество раз. И ответ всегда был положительным. Давай уже начнём.

Негнущимися пальцами я вытащил шнурок из собственной левой кроссовки и начал привязывать первый ряд для первого кольца будущего Ловца. Как ни странно, хрупкий обруч не разогнулся у меня в руках, и вскоре по внутреннему краю протянулся ряд аккуратных петель. Правда, на весь ряд шнурка не хватило, но тут на помощь пришёл шнурок Кары, а мой правый завершил круг. Мы связывали их концами как попало, не заботясь о красоте, лишь бы не разошлись.

– Что дальше?

– Импровизируем.

Кара сорвала несколько блёклых стеблей (мне показалось, или они сами потянулись к её руке?) и стала вплетать в растущую сеть.

– Есть что?

– Что?

– Не тупи. Что угодно.

Я оторвал пуговицу от рубашки:

– Пойдёт?

– Ну… Для начала.

Руки Кары слишком сильно дрожали, поэтому я сам продел в пуговицу шнурок и закрепил её. Она уже озиралась в поисках новых нитей, в конце концов опустила глаза и остановила взгляд на мамином свитере, который я ей одолжил.

– Этот свитер очень дорог твоей маме?

– Потом куплю ей новый.

Я подцепил кончиком ножа нижний край вязаной ткани и начал вытягивать кудрявую пряжу. Кара улыбнулась. Я тихо рассмеялся, сам не зная чему.

В углу комнаты нашлась погнутая проволока, и я согнул её, сделав основой следующего кольца. Руки действовали ловко, но будто сами по себе. Я даже не почувствовал, как порезался. Тусклое железо окрасилось кровью.

– Надо будет привиться от столбняка, – серьёзно проговорила Кара, не отвлекаясь от плетения.

– Надо будет.

Свитер постепенно превращался в короткий топ с рукавами. Потом без рукавов. Кара укололась о колючее растение, и наша кровь смешалась, пропитывая светлую пряжу и белые шнурки. Мы встретились взглядом, приблизили лица и поцеловались. Тончайшая нить слюны между двумя языками застыла во времени, превратившись в вечную блестяще-прозрачную паутинку.

Я подумал о Сером и нашёл в щели пола струну. Потом подумал о Радуге и нашёл под матрасом резинку для волос. Подумал о Грифоне и увидел язычок от жестяной банки. Хотя, возможно, я путаю причину и следствие: они стали очень близки, замкнулись в кольцо.

– Когда говорят о теории струн, все почему-то представляют длинные прямые струны, как в арфе. Но они на самом деле замкнутые.

Я вплёл в Ловец пустую куколку бабочки.

– И липкие. Я читала.

Кара подвесила к Ловцу валявшийся под окном жёлудь. Потом принялась заплетать свои алые пряди в тугие мелкие косички. Мне не хотелось их отрезать, но она настойчиво протягивала мне ножницы.

– Только не их…

– Волосы не зубы. Отрастут.

Диалог обрывался, не успев начаться, зато мусор, который в обычной ситуации рассыпался бы от одного прикосновения, послушно сплетался в крепкие сети, узлы, кружева. От свитера ничего не осталось. Носки мы порезали на тонкие ленты, бретельки от лифчика хорошо показали себя в скреплении ловецких колец. Наши пальцы плясали без устали, будто в трансе.

– Если стихи рождаются из сора, то любовь тогда из чего, стесняюсь спросить?

– Из искры. Как и музыка, как любая история.

– Я думал, ты скажешь «из говна и палок».

– Иногда искра – это говно и палки.

Иногда это вовремя поданная ручка или бутылка воды, вовремя разрядившиеся наушники. Иногда это улыбка или её отсутствие. Иногда это несмешная шутка. Закольцованные струнки мгновений слипаются в минуты, минуты стекают по нашим телам каплями пота.

Тепло. Хотя большая часть нашей одежды уже перекочевала в Ловец, разделённая на тонкие волокна и связанная вновь для увеличения длины. Масса увеличивается, искажая время. Чем больше вплетаешь, тем больше ещё можно вплести: время идёт вперёд, но почему-то будущее удлиняется.

Мы вплетаем в Ловец упругие, хрустящие, салатовые солнечные лучи, пробивающиеся в окно сквозь цветущие ветви. Мы вплетаем в Ловец звенящую, нежно раскалённую проволоку наших взглядов.

Я поднимаю Кару на руки, чтобы она дотянулась до потолка и вбила в него погнутые гвозди с помощью осколка кирпича. На импровизированные крючки она цепляет кольца Ловца, и его талисманы свешиваются вниз, словно плоды райского сада. Так я ношу её по всему домику, и комнаты всё не кончаются, как в огромном особняке. Ноги подгибаются от усталости, ноют руки. Зато я утыкаюсь лицом в её мягкий плоский живот, тепло и мускусный запах кожи заводят до дрожи.

– Палочник, не отвлекайся!

Кара смеётся. На секунду перестаю зализывать и мягко кусать её, чтобы ответить серьёзным голосом:

– Я максимально сконцентрирован.

Вплетаем день, ночь и снова день. Есть хочется. А ведь пока мы сюда добирались, я был уверен, что больше не захочу ничего и никогда. Этот голод тоже пойдёт в Ловец. И обессиленный безмятежный сон, разрушающий ощущение времени. Мы вплетаемся в Ловец сами: наши мысли, чувства и воспоминания. Сплетаемся телами: снова, снова и снова. Получается совершенно и нелепо. Как и всё живое.

Я проснулся от жары: на спину светило солнце, спереди всем телом прижималась Кара, с которой мы переплелись руками и ногами. На несколько секунд залип взглядом на пылинки, клубящиеся в солнечном луче, потом посмотрел на потолок и вздрогнул. Неужели это мы сотворили?! Весь потолок комнаты был густо оплетён Новым Ловцом: кольца, радиальные лучи, всевозможные включения… Сколько дней мы здесь?!

– Кара, ты как? – Я легонько потряс её за плечо.

– М-м-м… – простонала она, потягиваясь и хрустя шеей. – Пить очень хочется.

– Надеюсь, ребята принесли воды. И пожевать чего-нибудь, – ответил я. И только потом осознал, что именно сказал.

– Ну, гитару же притащили.

Через секунду у неё на лице тоже отразилось осознание.

– Откуда мы это знаем? – спросил я без особой надежды на объяснение.

– Наверно, оттуда же, откуда они узнали, где нас искать.

– Минут через десять подойдут. Одеться бы…

Я бросил взгляд на кожаные куртки: единственные предметы одежды, не порезанные на ленты. И то лишь потому, что нож их не брал.

– Да пофиг, – произнесли мы одновременно.

Пару минут посидели молча. Я чувствовал себя усталым, но не измождённым, как до создания Нового Ловца.

– Красиво вышло, – она кивнула на потолок, – даже сейчас чувствуется, что место сильное. Хотя пространственных аномалий пока нет: всё те же пятнадцать квадратов, или сколько тут наберётся.

– Это только начало. Откроем какое-нибудь заведение, соберётся куча единомышленников, вот тогда энергия будет через край хлестать. – Мечтательная улыбка расплылась по лицу помимо моей воли.

– Вот все думают, что у них всё только начинается. Что всё будет радужно и навсегда. Рин и Уна наверняка так же