Магия живет три года - Алина Игоревна Потехина

– Посмотреть на что? – Он шагнул ко мне, и глаза его блеснули в свете пробившегося сквозь тучи солнца.

– На дом, – пожала я плечами. – В чем проблема?

– Ты ведь говоришь не всю правду, да, Мия? – спросил он и улыбнулся одними губами. – Ты ведь что-то скрываешь. Что-то важное.

Я отступила еще на шаг. Сжала руки, в которых уже заплясала магия, и, протяжно выдохнув, смело посмотрела ему в глаза.

– Не больше, чем ты.

Стас как-то сразу сдулся, отвел взгляд. Затем протянул руку, поправил выбившуюся прядь моих волос и сказал:

– Извини. Это место плохо на меня влияет.

– Не извиняйся. Мне жаль, что я притащила тебя сюда. Наверное, тебе больно смотреть на… на то, что осталось от твоей семьи.

Стас тепло улыбнулся, неожиданно притянул меня к себе, крепко обняв, и сказал:

– Мне не нравится приходить сюда, но совсем по другим причинам.

– По каким? – Я попыталась заглянуть ему в лицо, но увидела лишь шею и гладко выбритый подбородок.

– Не скажу.

– Так нечестно.

– Честно. Ты же не говоришь, зачем мы пришли сюда.

В комнате повисло молчание, которое прервал Марик.

– Мошшно-с-с идти-с-с-с, – сказал он и хитро посмотрел на нас. – Он-с-с был с-сдесссь… Тот-с-с, кто убил-с-с иссточник-с. – После этих слов дракон исчез, а я осталась стоять с глухой обидой и тоской в сердце, в объятиях парня, который мне нравился. Который был как-то связан не только с революционерами, но и с убийством источника магии…

Я открыла окно и, не обратив внимания на возмущенное ворчание коллег, высунула наружу голову. Может быть, хотя бы ветер сможет выдуть из головы этот глухой страх? Холодный воздух наполнил легкие, и мне стало чуточку легче. Николай Иванович смотрел на меня затравленным взглядом. Вздыхал, говорил, что мое задание слишком важно и прекратить его уже не получится. Что я приношу те сведения, которых без меня они не смогли бы достать. Да я и сама об этом знала. И еще знала, что сами революционеры уже не отпустят.

Встреча с Игнатом Степановичем переносилась несколько раз то мной, то им. В назначенный день он позвонил и, извинившись, попросил перенести на следующий вечер, но я не могла отменить занятия в школе при Комитете. Потом на меня повесили еще один класс, и еще одна встреча сорвалась. Очередная попытка была назначена на сегодня.

Я закрыла окно, села и начала выводить в блокноте каракули. Магические слепки ауры, фотороботы куратора и тех, кто над ним, уже ушли к вышестоящему начальству. Потихоньку пробивались их данные, а за заброшенным поместьем графа Кудрявцева была организована постоянная слежка.

Я нарисовала кружочки – группы подростков, над ними буквы «К», означающие кураторов. Над кураторами… Кто? Стас сказал, что те трое выше, чем «Психолог». Скорее всего, это были те, кто контролирует кураторов. У каждого свой район. Но тот – с холодными голубыми глазами – как будто был главным среди них. Я написала «ледяные глаза» и поставила знак вопроса. Может, это были кураторы нашего района и тот, кто курировал весь город? Похоже на правду, но зачем им встречаться со мной? Я же птица невысокого полета…

Постучала пальцами по столу, зажмурилась, вспомнила лица мужчин, которые въелись в память, как чернила в бумагу – не выведешь, не забудешь, – и подумала: «Я работаю в Комитете. Я смогла провести их человека в здание, значит, смогу и больше. Смогу сделать то, чего не добиться грубой силой – если меня попросить. Попросить можно вежливо, а можно не очень, и я должна понимать, что они могут работать грязно. И чтобы я не сорвалась с крючка и не побежала доносить начальству, меня решили напугать. Тот парень мог быть и вовсе не из их паршивого „Союза“…»

Я прикусила губу и написала с краю листа: «Стас?» Какое он место занимает в их структуре? Внук графа Кудрявцева не мог не продолжить дело своего дяди или тут что-то другое? Я обвела его имя в кружочек. Чем дольше я с ним общалась, тем меньше верила в искренность его связи с «Союзом». Но он сотрудничал с ними и делал немало. Зачем ему все это?

«Нет, – подумала я и почувствовала, как сковывает сердце тоска. – Я просто пытаюсь найти ему оправдание. Потому что… Потому что он мне нравится, только и всего».

Изначально безумно сложное дело Комитета стало для меня еще труднее. Сама виновата. Вздохнув, я захлопнула блокнот и сунула его в сумку. Кинула на нее заклинание, обжигающее каждого, кто сунется, – уж больно не понравился мне взгляд, которым проводил блокнот Семен.

– Мий, у тебя все нормально? – вполголоса спросил Гришка, придвинувшись поближе ко мне вместе со стулом.

– Да. Все хорошо, – улыбнулась я. – Просто плохо сплю на новом месте.

– Призраки замучили? – хихикнул Семен.

– Полтергейст, – кивнула я с важным видом. – Приходит ко мне по ночам и просит испечь ему бублики.

– Что?! – опешил он.

– Бублики. Это такие круглые мучные изделия с дыркой посередине. – Я поправила волосы и продолжила с невозмутимым видом: – Только не перепутай их с пончиками. Бублики, как правило, имеют немного хрустящую корочку и мягкую начинку, в то время как пончики всегда мягкие…

– Что ты несешь? – покраснев от злости, процедил Семен.

– Ты же сам спросил, – пожала я плечами. – А полтергейст просит у меня именно бублики. Он говорит, что на пончики у него аллергия.

Сбоку сдавленно хрюкнул Витюша. Вслед за ним хохотом разразились и Гришка с Никитой. Светлана широко улыбнулась, и только Семен сверлил меня с такой же ненавистью во взгляде, с какой Гарри Поттер смотрел на Волан-де-Морта. А я, глядя на него, думала о том, что не так уж он и не прав. Ведь я вступила в «Союз». Я помогала им – пусть лишь для того, чтобы подставить. И как же трудно будет оправдаться, если они узнают…

Хлопнула дверь, и в кабинет заглянул Ян. Окинул ребят невозмутимым взглядом и улыбнулся, когда наконец заметил меня.

– Мия, привет! – махнул он рукой. – Николай Иванович просил передать тебе кое-какие данные.

– Привет, Ян. Зайдешь? – Я встала из-за стола.

– Давай к начальнику. – Он прохромал через кабинет и открыл дверь к Николаю Ивановичу.

Я зашла за ним и повесила «глушилку». Начальника в кабинете не было – ушел на совещание еще утром и больше не возвращался. Ян сел на ближайший стул и начал методично выкладывать на стол бумаги. В солнечном свете его тонкий шрам на щеке становился особенно хорошо виден. Он никогда не рассказывал, что с ним произошло. Я знала только, что Ян хотел стать