Опасные манипуляции 2 - Роман Феликсович Путилов

настоящей явкой с повинной. Второй документ назывался «Протокол допроса свидетеля» и имел аналогичный текст.

Я с трудом вынырнула из дурного полуобморочного состояния, в котором пребывала, затем вспомнила инструкции Николая. Я подняла глаза на следователя, который с отцовским терпением смотрел на меня:

— Простите, я что-то очень плохо себя чувствую. Можно мне попросить воды.

Следователь довольно кивнул, выглянул в коридор, крикнул кого-то, через пару минут передо мной оказался мутноватый стакан. За это время я успела нажать кнопочку «Запись» на маленьком серебристом диктофоне «Айва», лежащим в сумке, сумку поставила на стол, возле бумаг.

— Извините, я ничего не понимаю. Какие работники, какие деньги? Что это за фамилии?

— Людмила Владимировна, я понимаю, у вас, у «новых русских» не принято спрашивать фамилии холопов, кинули сто рублей, и иди, работай. А о том, что есть требования техники безопасности, что сотрудника надо оформлять на работу, выдавать снаряжение, платить за него налоги, ведь об этом вам никто не говорил. Ничего, давайте подпишем протоколы и забудем нашу встречу как страшный сон. Вы поедете домой, к маме, завтра вернете такие опасные сооружения заводу, и больше не будете заниматься глупостями. Зачем вам это все, это ведь очень сложно.

— То есть мне надо подписать здесь и здесь, и пойти домой?

— Ну да, подпишите, и идите, а то на вас лица нет, очень плохо выглядите. Да и мне домой пора, я с утра на этом заводе намерзся.

— А потом?

— А что потом? Я же горю, верните эти развалины заводу. Ну, поигрались в директора, видите, какая печальная игра получилась — люди погибли. Зачем вам это головная боль.

— Извините, но, я о другом спрашиваю. Я подпишу эти бумаги, а потом что будет?

— Потом? Да, совершеннейшие пустяки. Вы ведь ранее не судимая? Ну вот, месяца через два вызовут на суд, дадут, скорее всего, условно, ну и пойдете домой.

Я с трудом вынырнула из заполнившей голову ноющей боли:

— Могут дать условно…А могут и не дать?

Следователь немного смутился:

— Ну, очень-очень редко бывает.

— И сколько там срок?

— До пяти лет.

Я потянула листы к себе, а потом разодрала их на мелкие полосы. На это ушли мои последние силы, я легла лицом на стол, и в оцепенении слушала, как над ухом бесновался следователь:

— Ах ты дура, мозгов нет совсем, подписала и пошли бы оба домой, а теперь возись с тобой всю ночь. Ну кто тебя за руку тянул? Все равно ты у меня не отвертишься, все равно сядешь, тварь такая.

Я приподняла горящую голову от прохладной столешницы и прошептала:

— Я никого не брала на работу, и никого никуда не посылала.

Красное от возмущения лицо мужчины появилось перед моими глазами, он хватал воздух ртом, как большая лягушка. Потом лицо исчезло, а на стол стали со шлепками падать какие-то документы. Голос следователя ввинчивался мне в мозг, принося только страдания:

— Вот справка с завода, что это твои постройки, вот показания свидетелей, что ты людей наняла на работу, и деньги им платила. Можешь вообще молчать, сейчас пойдешь в камеру, подумаешь, я пока документы приведу в порядок, через час вызову тебя, и не дай бог, не признаешь вину, до суда будешь в тюрьме сидеть, шалава малолетняя.

Он крикнул кого-то из коридора, меня начали теребить, но я даже не пыталась встать, тогда сильным рывком меня вздернули вверх и потащили куда-то вниз. Дальнейшее я помнила с трудом, у меня отобрали сумку, вывернули карманы, все содержимое высыпали в сумку, а меня втолкнули на металлическую лавку в тесном пенале, где, среди тяжелых миазмов, сидели какие-то люди, вроде бы женщина. От запаха меня начало тошнить, но желудок был пуст, отпрянувшие от меня соседи по лавке, вновь успокоились, пару раз спросили меня о чем-то, я честно попыталась ответить, даже что-то просипела, но после этого уже ничего помнила. Мне казалось, что я проспала пять минут, и вновь меня вытащили из камеры, сунули в руку сумку и по локоть потащили наверх.

Я старалась перебирать ногами, глаза у меня практически не открывались. По пробившему опущенные ресницы яркому свету, я поняла, что из темного коридора меня ввели я кабинет. Я облегченно упала на стул, к которому меня подтащил милиционер, и уже собралась опустить голову на стол, когда к нашей компании присоединился кто-то очень громкий. Я с трудом, стараясь не отрывать головы от удобной столешницы, повернулась на стуле и с интересом воззрилась на вошедшего в кабинет вслед за моим конвоиром мужчину. В длинном кожаном плаще, распахнутом на груди, из под которого виднелся темный костюм и серый галстук на черной рубашке, он казался огромным и гневным богом войны, изрыгающим проклятия на жалких людишек:

— Здравствуйте всем. А что тут у вас творится. Почему у вас девушка в таком состоянии. Вы ее что — били?

В кабинете воцарилось молчание. Громовержец, громко топая, подошел ко мне, всмотрелся мне в лицо, затем коснулся губами лба. Во время этих манипуляций, я с некоторым разочарованием узнала в божестве Николая Жемчужного. Затем мой бывший любовник заорал вновь:

— А вы не видите, что у нее температура под сорок? Вообще-то по международным соглашениям допрашивать больного человека является пыткой. Вы ей скорую вызвали? Сержант, если скорую не вызовите в течении пяти минут, я звоню дежурному прокурору в областную прокуратуру, пусть узнает, как вы людей без медицинской помощи в камере держите.

— Да вы кто такой и почему здесь командуете? — о, следователь проснулся.

Я пристроила голову на столе поудобнее, закрыла глаза, и приготовилась слушать увлекательный радиоспектакль.

— А я разве не представился — абсолютно спокойным голосом ответил Николай: — Я юрисконсульт фирмы «Незимида», вот моя заверенная доверенность представителя и паспорт. Но все, что я сказал ранее, остается в силе. Если не вызовете скорую тяжело больному человеку — буду звонить в все инстанции.

— Сержант, вызови скорую, а то действительно, за последние пять минут задержанная стала плохо выглядеть — опять следователь: — а теперь вы! Какой еще представитель, и кем заверена доверенность?

— Доверенность заверена директором и